Александр Иличевский. Тайна Чехова

Тайна Чехова состоит в том, что он просто очень хороший писатель. Да, иногда разгадка равна загадке, тавтология не равна банальности, а решение задачи там, где никто не искал – на поверхности.

Исключительность Чехова в полноте раскрытия вообще всего, чем только может обладать человек, взявшийся серьезно за перо.

Ранжирование его текстов по силе может стать увлекательным занятием. Это – свидетельство того, что он оставил их нам на восходящей линии взлета, а не на протяжении всей траектории, которая так или иначе включает в себя такую сложную, а порой и тяжелую для писателя вещь, как посадочная глиссада. Взять «Ариадну», «Ведьму», «Воров», «Агафью», «Дядю Ваню», «Скучную историю», «Каштанку» – один другого лучше, а вот «Дама с собачкой» тоже хороша, но меньше; или «Черный монах» – еще меньше, но все равно высший класс.

Совершенным же произведением, выходящим за рамки всех ранжиров и представлений о мере дара, – я считаю «Палату номер шестой». Я бы только на этом рассказе построил курс писательского мастерства и больше – объяснения невозможного: таланта. Все в этом тексте есть – и ужас, и пронзительность, и восторг, и, в сущности, предвосхищен «Процесс» Франца Кафки. Мне кажется, «Палата №6» – произведение чрезвычайного масштаба, ключевое для мировой литературы не только двадцатого века.

Толстой считал «Ведьму» лучшим рассказом Чехова (кстати, написанным автором в двадцать шесть лет). А разве не вся «Анна Каренина» с ее яростно творческим недовольством супружеской долей помещается в «Ведьме» на протяжении всего нескольких страниц? Иными словами, Чехов упаковывал в свои тексты будущее мира – точней, мира этого узлы неразрешимых вопросов. «Палата №6» – это завет стоического бедствия. В нем также и Камю, и Беккет, и, замечу, рассказ этот неизмеримо шире и глубже своего даже метафорического содержания. В нем есть та буквальность, которая пробивает восприятие навылет и переворачивает действительность вокруг точки отчаяния, ставит мир с ног на голову, и оказывается, что этого достаточно, чтобы разглядеть в нем истину:выходит, что мы мир пытались осознать, держа его вверх ногами, и вдруг нам его перевернули, и мы прочитали – и застыли, как медуза Горгона перед зеркалом.

Чехов, в сущности, и был в одно и то же время и талантливым несчастным узником реальности, и доктором, в него, узника, влюбленным. И несчастье его было велико. Чего не скажешь о нас, его читателях.