Ostap Karmodi. Мы, вы и они

 

Москва, 10 марта 1991

У каждого поколения своя катастрофа, и наша только начинается. Для всех: украинцев, русских, европейцев, американцев, китайцев. Двадцать первый век начался ударно, с 9/11, но даже после такого толчка локомотив истории сперва разгонялся медленно, едва-едва, пока в 2011-м его колёса не начали вращаться всё быстрее и быстрее: “арабская весна”, Крым, Трамп, Брекзит… 24 февраля 2022 года этот поезд набрал полный ход и не остановится на Украине — с чего бы ему останавливаться?

Россия выбрала для себя роль Зла, а для Украины — роль своей первой жертвы. Но Украина, в отличие от России, выйдет из этой катастрофы краше прежнего. Недавно я читал у кого-то из украинских блогеров о том, какая небывалая удача выпала их поколению — удача наконец завершить то, что что за тысячу лет так и не смогли сделать их предки. Тысяча лет — преувеличение, но совсем небольшое: собственного независимого и единого государства на территории Украины не было с 1132 года. В 1991-м оно вроде бы появилось, но до 24 февраля 2022 года со стороны, да и изнутри, для многих оно выглядело временным, неустойчивым и часто карнавальным, декорацией к фильму “Свадьба в Малиновке“. Украинское гражданское общество родилось в конце 2013-го, но то, что в Украине есть полноценное, уверенное в себе, эффективное государство, стало ясно только в начале марта, после первой недели войны.

Тогда же, после первой недели войны, стало ясно, что в великой и могучей России полноценного государства нет и в помине. Что именно Россия, а вовсе не Украина, является настоящим failed state, с коробками из-под яиц вместо танковой брони. Украина стала первой жертвой нынешней катастрофы, Россия станет последней или одной из последних. Нынешнему поколению России тоже выпала гигантская историческая роль — оно может стать поколением, уничтожившим единое российское государство, которое на костях подданных 500 лет строили Иван Грозный, Петр I, Сталин, и теперь Путин. Есть немалый шанс, что вскормленный ими Левиафан может не пережить эту войну, и подхалимское название учебника “История России от Рюрика до Путина“ окажется пророческим. Удача это или нет, пусть каждый решает для себя.

Мне трудно понять, по какую сторону этой катастрофы жизнь разместила меня.

С одной стороны, я родился и вырос в России и говорю на русском. С другой, по законам Украины я вполне мог бы претендовать на украинское гражданство, там жили мои предки, я провёл там огромное количество времени, я читаю и понимаю по-украински, и рабочих и семейных связей с Украиной у меня сегодня куда больше, чем с Россией (где, кроме друзей, у меня ничего не осталось). Свои тексты я всегда писал и для русских и для украинцев, и их, к счастью, читали и читают и те, и другие.

С третьей стороны, я давным-давно живу не в России и не в Украине, а совсем в другой стране, Чехии, ей давно принадлежат моё сердце и моя лояльность, и я никуда не собираюсь отсюда уезжать.

Но, хотя я и живу в Чехии, я всё-таки не чех. И, хотя с Украиной меня сейчас связывает куда больше, чем с Россией, я всё-таки не украинец. Я, хотя я давно не россиянин, всё-таки русский. Не по собственному выбору — если бы он у меня был, я бы, наверное, выбрал иначе, — но по месту рождения и взросления, которые уже никуда не денешь. И эта война — отличный повод разобраться в давно уже назревшем вопросе о том, кто такие русские; о месте, где они оказались (кроме самого очевидного), и о направлениях, в которых они могут двигаться (вставьте сюда фразу про корабль). Направлениях, потому что русские сейчас не едины. Среди них сегодня есть как минимум три группы, чьи дороги давно разошлись и сейчас могут разойтись ещё больше. Назову их “мы”, “вы” и “они”.

Мы

Большинство из нас уехало давно. Самое позднее в 2015-м, начав искать пути отъезда сразу после аннексии Крыма, но кто-то гораздо раньше, ещё в начале 2000-х: после прихода Путина к власти, разгона НТВ или ареста Ходорковского, а некоторые и вовсе в 1990-х. Но главное, чем мы отличаемся от вас — не время, а причина отъезда. Мы уехали не от Путина. Мы уехали от Великого Русского Народа.

Мы не верим, что Путин с помощью своих миньонов Соловьёва и Киселёва за 20 лет прозомбировал население России так, что оно перестало отличать добро от зла. Мы считаем, что население России с самого начала плохо справлялось с этой задачей, и что Путин — плоть от плоти его. Путин не создал реинкарнацию Третьего Рейха в Третьем Риме, а сам был создан этим Третьим Римом, воплотив мечты большинства россиян, которым хотелось вовсе не свободы и даже не колбасы (хотя и колбасы, конечно, тоже), а возрождения прежнего величия державы и мести за её реальные и придуманные унижения.

Мы тоже протестовали, ходили на те же митинги и демонстрации, что и вы, но со временем поняли, что это бесполезно, потому что тех, кто ходил на демонстрации, была капля в море. Доли процента от населения России, считанные проценты от населения Москвы, Петербурга и других больших городов. Мы убедились, что подавляющее большинство россиян всё устраивает, и если они кого-то и винят в своих неприятностях, то не Путина, а козни Запада и тех, кто раскачивает лодку — нас.

Мы не верим, что если убрать Путина, в России что-то принципиально изменится. Мы думаем, что через несколько лет россияне изберут себе другого. Он будет иначе выглядеть и иначе говорить, но в главном он будет тем же Путиным — потому что избиратели Путина никуда не денутся и ничему не научатся.

Поэтому мы не собираемся возвращаться в Россию, даже если там произойдёт революция. Мы давно решили, что это не наша страна. Многие из нас не хотят туда ездить даже на время, если у них там нет близких родственников. Особенно после “крымского консенсуса“, после которого нам стало окончательно ясно, что мы там чужие.

Мы родились в России, но не чувствуем себя россиянами. Мы те, про кого презрительно шутят, что им “попался не тот народ“. Да, это действительно так. Мы считали, что у этого народа было полное право строить на своей территории всё, что он хочет — до тех пор, пока он не полез со своим “русским миром“ к соседям — но мы не собирались в этом участвовать.

Вы

Вы отважнее и наивнее нас. Вы верите в Прекрасную Россию Будущего и в то, что если донести до россиян правду, они проснутся и скинут Путина. Вы ходили на демонстрации, даже когда людей стали задерживать просто за выход из метро в “неправильном” месте, и на выборы, даже когда выбор приходилось делать между единороссами, жириновцами и коммунистами.

Вы считаете, что Россия — такая же страна, как и все остальные, и если демократию удалось построить в Польше и Корее, то это получится и в России. Вы думаете, что те, кто поддерживает войну и голосуют за Путина, делают это потому, что им промыли мозги кремлёвские пропагандисты, и, если показать им часы Гундяева и дворцы Путина, они отвернутся от коррумпированной власти и выберут демократов.

С вашей точки зрения, Россия находится под оккупацией. Оккупация подразумевает власть чуждой, внешней силы, и из ваших слов следует, что такой внешней силой являются избивающие демонстрантов росгвардейцы, пытающие заключенных тюремщики и, конечно же, Путин с Сечиным.

Вы надеетесь на восстание против этих оккупантов и видите признаки этого восстания в любых народных протестах. Демонстрации против запрета на праворульные машины во Владивостоке, забастовка дальнобойщиков против “Платона“, протесты против свалок — всё это становилось для вас поводом поверить, что народ наконец проснулся и оккупационный режим со дня на день падёт.

Вы верите, что чтобы диктатура не вернулась, будет достаточно превратить президентскую республику в парламентскую и провести люстрации.

Вы всегда говорили, что это ваша страна, и вы не собираетесь уезжать и отдавать её Путину: пусть Путин уедет сам. Те из вас, кто всё-таки уехал, сделали это вынужденно, чтобы не попасть в тюрьму. Первая волна таких отъездов была после “Болотного дела“, последняя довоенная — в 2019-2021-м, во время разгрома команды Навального и независимых СМИ.

Большинству из вас всё равно пришлось уехать после того, как Россия напала на Украину и стало ясно, что в России грядёт окончательная расправа над всеми несогласными. Когда эта война закончится поражением Путина, вы надеетесь вернуться и возглавить строительство новой, демократической мирной России под новым бело-сине-белым флагом, с которого будет отмыта пролитая тиранами кровь.

Они

Тот самый народ. Одноклассники, коллеги, у кого-то — друзья и родители. В первую очередь, конечно, те, кто голосует за Путина и ЕдРо, наряжает детей в гимнастёрки, называет украинский “собачьей мовой“ и мечтает жахнуть по Америке или хотя бы по Киеву. Но совсем не только они.

Это и те, кто говорит, что “ваш Навальный ещё хуже Путина“, и те, кто считает, что люди идут под суд, потому что они “просто пиарятся“. Те, кто в ответ на видео с путинскими дворцами отвечает, что “стыдно считать деньги в чужом кармане”. Это учительницы младших классов, подделывающие избирательные бюллетени. Это 81% молодёжи, мечтающие работать в Газпроме. Это преподаватели, которые отчисляют студентов за походы на митинги. Это бюджетники, которые ходят на путинги, потому что иначе им не дадут премию. Это все те, кто не возвращает найденные кошельки, паркуются на тротуаре, не пропускают скорую в пробках и хвастаются, как они ловко кого-то наебали. И даже не только они.

Это ещё и все те приличные вроде люди, которые “не интересуются политикой“, считают, что не надо “гнать волну“ и “раскачивать лодку“, вопрошают “вы правда верите, что где-то иначе?“, убеждают, что не надо менять власть, потому что “эти хотя бы наелись“, говорят “вы же сами понимаете, какое сейчас время“ и пишут “это моя страна, и какой бы она ни была, я желаю ей победить“.

В общем, это и те, кто активно поддерживает диктатуру и вслух мечтает об имперском реванше, и те, кто даёт ей карт бланш на её преступления своим безразличием и конформизмом.

Расклад сил

Сколько нас? По последним данным ООН, российская диаспора — третья крупнейшая в мире. Вне России проживает 10,8 миллиона человек, родившихся на её территории (данные на 2020 год, так что сейчас уже, наверное, все 11). Больше эмигрантов дали миру только Индия (17,9 млн) и Мексика (11,1). Даже эмигрантов из КНР в мире живёт немного меньше — 10,5 млн.

Но далеко не все из этих 10,8 миллиона — мы. Подавляющее большинство из них — 8,2 миллиона — живёт в бывших советских республиках, и, очевидно, оказались там ещё до распада СССР. Некоторое количество россиян перебралось в Прибалтику, Украину и Грузию уже при Путине, по политическим соображениям, но без учёта тех, кто уехал после 24 февраля, вряд ли их больше 100 тысяч. К тому же большинство из тех, кто уехал в Прибалтику — это не мы, а вы: те, кто уехал не потому, что не хотел жить в России, а потому, что не мог больше в ней оставаться. А уехавшие в Украину теперь, вероятно, и вовсе не русские, а украинцы, и я имею в виду не только этнических украинцев, которые перебрались на историческую родину после аннексии Крыма, но и тех русских, которые уехали в Киев и пару лет назад и теперь, из-за войны, выбрали стать украинцами.

Из оставшихся 2,6 миллионов ровно половина — 1,3 — живут в Израиле и Германии. Не меньше половины из них уехали из России в конце 1980-х — начале 1990-х, как только из страны разрешили выезд, по программам репатриации евреев и советских немцев. Они бежали не от Путина, а от нищеты и совка, который, как тогда казалось, может вернуться в любую минуту. Очень многие из них сегодня поддерживают Путина. Многие другие за 30 лет просто полностью интегрировались и стали стопроцентными немцами и израильтянами.

Много тех, кто уехал ещё до Путина, и в США, Канаде и Австралии, которые активно принимали эмигрантов из России ещё в 1990-е. Правда, они принимали не всех подряд, а в первую и главную очередь людей с высшим техническим образованием, востребованными профессиями и хорошим знанием английского, так что запутинцев среди них существенно меньше, чем среди русских израильтян и немцев. Ну а в Европе, которая принимала в первую очередь беженцев и только в 2000-х ввела программы профессиональной иммиграции, русских запутинцев в процентном отношении совсем мало, хотя в абсолютных цифрах их там могут быть и десятки тысяч.

В общем, из 2,6 миллионов русских, живущих в так называемом “дальнем зарубежье“, противников Путина примерно 1,5 миллиона. Из этих 1,5 миллионов нас, то есть тех, кто считает, что проблема не в Путине, а в России, плюс-минус 2/3, то есть где-то миллион.

Теперь о вас. Самые большие демонстрации против путинского режима по самым оптимистичным оценкам собирали не более 200 тысяч человек по всей стране. Даже если мы решим, что на разные митинги выходили совсем разные люди (что на самом деле не так), всего в протестах за всё время путинского правления приняло участие не более миллиона человек. Меньше процента от взрослого населения России, но речь сейчас не об этом.

И не будем забывать, что в этих протестах принимали участие и левые коммунисты, и русские националисты. Далеко не все из тех, кто хотел свалить путинский режим, хотели построить вместо него демократию. Но всё равно, пусть будет миллион.

В обычное, мирное, время, чтобы получить примерное количество либеральных противников режима, я бы умножил это число на 10: соотношение активно протестующих и сочувствующих обычно составляет 1 к 10. До 24 февраля, очевидно, так и было: приблизительно у 10 миллионов россиян не находилось времени и достаточной мотивации выйти на демонстрации, но они хотели, чтобы Россия стала свободной примерно в том же смысле, в котором понимала это и либеральная оппозиция. Но теперь ситуация изменилась.

С началом войны те, кто находится в России стали заложниками Путина. Любое мнение, кроме ультра-патриотического, теперь жестоко наказывается. Западные санкции и уход иностранных фирм больнее всего ударили не по элите, а по обычным гражданам. В результате даже у тех, кто недавно был в тихой оппозиции, формируется стокгольмский синдром: они прямо на глазах становятся патриотами и союзниками действующей власти. Конечно, не все — есть много тех, кто не изменил своих взглядов. Но чем дольше будут закручиваться гайки с обеих сторон, как с путинской, так и с западной, тем меньше в России останется инакомыслия. Страх и обида творят чудеса. Уже сейчас несогласных с режимом в России не 10 миллионов, а хорошо если 2 или 3, скоро из них останутся сотни, а потом и десятки тысяч.

Кстати, это совсем не означает бесполезность санкций. Санкции вводились не чтобы устроить в России революцию — в неё на Западе уже давно никто не верит, — а чтобы задушить её экономически. И в этом смысле они уже начинают работать. Но это другая тема.

Ситуация с недовольными может резко измениться, если Путин не просто проиграет Украинскую войну, а проиграет её сокрушительно и позорно, как Николай II проиграл Японскую. Тогда народ почувствует слабость власти и количество недовольных вырастет на порядки. Но, во-первых, сейчас о таком говорить ещё рано, сегодня ситуация другая. А во-вторых, даже если люди свергнут диктатуру, они совсем не обязательно построят на её месте демократию.

К тому же — и это происходит тоже прямо на глазах — многие из вас после начала войны разочаровались в построении в России демократии и стали нами, то есть теми, кто уже не хочет иметь с Россией ничего общего.

После шока 24 февраля вас, то есть тех, кто ещё верит в то, что Россия будет свободной и готов бороться за эту свободу, вряд ли осталось больше полумиллиона. Примерно половина из них в марте успела уехать, большинство остальных уедет в ближайшее время, если власть не закроет выезд. Прибавим сюда оппозицию, уехавшую в 2012-2013 и 2019-2021 годах, и по-прежнему верящую в Свободную Россию, и получим, что вас сейчас примерно столько же, сколько нас — около миллиона.

Кто виноват

Предыдущие десять лет, начиная с мая 2012 , мы с вами обвиняли друг друга в разгроме оппозиции. Вы винили нас в том, что мы уехали вместо того, чтобы бороться. Мы вас в том, что вы протестуете не там и не так.

И вы и мы были и правы и неправы.

Пока мы, по крайней мере те из нас, кто постарше, протестовали, ситуация в России менялась к лучшему. На московские митинги 4-го февраля 1990-го, 14-го января, 10-го и 28-го марта 1991-го выходило до 500 тысяч человек — в 3 раза больше, чем на самые большие московские митинги 2011-2012 годов. И они работали. Через несколько дней после февральского митинга 1990-го, требовавшего отменить статью конституции о руководящей и направляющей роли КПСС, эту статью отменили. Сразу же после митинга 14 января, требовавшего прекратить подавление советскими танкам литовской оппозиции, операция в Вильнюсе прекратилась. Правда, вскоре после митинга 10 марта, требовавшего отставки Горбачёва, в Москве запретили митинги и в город ввели войска. Но, несмотря на этот запрет и прямо против него, 28-го марта люди снова вышли на улицы — и их было так много, что на следующий день запрет сняли, а войска вывели. Это уже не говоря о событиях августа 1991-го, когда вышедшие на улицы люди, не испугавшись танков, остановили реваншистский путч.

Нынешние упрёки “критиковать легко, а вот вышли бы вы под дубинки…” попадают абсолютно мимо цели. Многие из нас выходили не просто под дубинки, а под танки и автоматы. Первые митинги в СССР были беспрецедентными, единственный прецедент, который мы знали — тогда он был уже рассекречен — расстрелянный в 1962 году митинг в Новочеркасске. За две недели до февральского митинга 1990 советская армия жестоко разогнала протесты в Баку. Протесты там не были мирными, но при их разгоне погибло больше людей, чем при предшествующих им и к моменту ввода войск уже закончившихся армянских погромах. За год до того войска жестоко разогнали митинг в Тбилиси. За день до январских протестов 1991 года армия стреляла по протестующим в Вильнюсе. В марте и августе люди выходили на улицы, на которых уже стояли войска, введённые туда как раз для того, чтобы не допустить демонстраций. Все демонстрации в столицах союзных республик разгоняли, и на каждой из них гибли люди. Люди, выходившие тогда на улицы в Москве, хорошо об этом знали и тоже боялись такого исхода — и всё равно выходили.

Но вы были правы в том, что своим отъездом мы снизили количество протестующих. На демонстрации в январе 1991 рядом со мной стояло 8 моих друзей и знакомых разного возраста. Четверо из них сейчас в США, один в Испании, один в Германии, я в Чехии, и только двое до последнего момента оставались в России. Все уехавшие уехали, не дожидаясь 2011 года. Возможно, останься мы в России, на Болотную вышло бы не 100-150, а 500 тысяч человек.

Или не на Болотную.

С 2011-го мы ругали вас за то, что вы выходите туда, куда вам разрешат, а не туда, откуда вас будет слышно в Кремле. За то, что вместо того, чтобы, как украинцы в 2004-м и 2013-м, занять центральную площадь и окопаться на ней, вы, прогулявшись по центру, расходитесь с обещанием прийти через месяц. Наконец, и главное, за то, что вместо покрышек и коктейлей Молотова вы носите на протесты смешные плакатики.

Я сам раз десять писал о том, что если дать режиму время опомниться от первого шока и показать ему, что в своей борьбе вы не готовы идти до конца и вам есть что терять, то режим ответит на такие протесты не испугом и реформами, а озлоблением и новыми репрессиями. То же можно прочесть в любой хорошей книге по политологии, конфликтологии или теории игр. Так оно раз за разом и получалось.

 

Но, критикуя вас, мы забывали посмотреть в зеркало. Мы сами в 1990-1991-м, за исключением августа, тоже выходили на улицу не каждый день, а раз в несколько месяцев. Мы сами, за исключением августа, тоже несли плакаты, а не покрышки. В 1991-м этого хватало, в 2011-м не хватило. Почему? Вероятно, потому, что в 1991-м нам противостоял президент, который хоть и не хотел терять СССР (отсюда жестокие расправы с демонстрантами в союзных республиках), но хотел получить поддержку народа в борьбе с консерваторами. А вам в 2011-м — президент, который давно сломал сопротивление в верхах и теперь хотел сломать фронду внизу. Если бы в 1991-м у власти вместо Горбачёва оказался восставший из гроба Андропов, демонстрации могли бы закончиться совсем иначе. Да им бы просто и не дали начаться.

Но главная наша и ваша ошибка в том, что мы, критикуя друг друга, считали, что в России можно что-то изменить. Сегодня, глядя на происходящее вокруг, я очень в этом сомневаюсь. Даже если бы мы остались и на улицы Москвы в 2011-м вышли не 150, а 500 тысяч человек, этого бы скорее всего не хватило. В Праге в 1989-м на улицы вышло до полумиллиона человек. В Киеве в 2013-м — до миллиона. И там, и там это была половина взрослого населения города. 100 тысяч в Москве 2011 — всего 1% от её населения. Даже 500 тысяч протестующих были бы только 5% от населения города — в 10 раз меньше, чем в Праге и Киеве. Что поделать — значит, наши бывшие соотечественники ценят свободу в 10-50 раз меньше, чем чехи и украинцы.

В августе 1991-го нам хватило 200-300 тысяч, чтобы победить путч. Но тогда у нас были союзники на самой вершине власти и неуверенные в себе противники. Последние 15 лет никаких союзников во власти у оппозиции нет, и противник окреп и обрёл уверенность.

В августе 1991-го мы строили баррикады, но они нам, к счастью, не пригодились. Армия не стала стрелять. Теперь, наблюдая то, что происходит в Украине, где российские солдаты массово убивают гражданское население, да ещё и говорящее с ними на одном языке, — население, которое они приехали “спасать“, — я рад, что в 2012-м или 2019-м вы не стали строить баррикады и жечь покрышки: нет никакой причины думать, что нынешние российские солдаты обошлись бы с вами мягче, чем с жителями Мариуполя.

У Владимира Шинкарёва в “Максиме и Фёдоре” есть прекрасный коан, который учит смирению:

Знакомый Максима Петр любил рассуждать в том смысле, что человеку все доступно и прочее. Максим хмуро прослушав эти рассуждения, подобно баснописцу Эзопу, молвил: «Тогда выпей из дуршлага!» — и, хлопнув дверью, вышел.

Все эти годы вы упрекали нас за то, что мы отказывались пить из дуршлага. А мы вас — за то, что вы пьёте из дуршлага неправильно. Пришло время признать, что пить из дуршлага бессмысленно, и правильного способа это делать просто не существует.

Я понимаю, что для вас это значит признать, что всё это время мы были правы, а вы — нет. И не хочу продолжать этот спор. Давайте изменим формулировку: пить из дуршлага бессмысленно в данный конкретный исторический момент.

Россия потеряла свободу не потому, что мы из неё уехали. И не потому, что вы неправильно делали свою революцию. Она потеряла её потому, что более 99% её населения — 144 миллиона из 145 — либо вообще не хочет никакой свободы, либо не хочет её достаточно, чтобы хоть чем-то ради неё рисковать. Даже когда свобода валится на них с неба, они при первом же удобном случае готовы променять её на имперское величие.

Возможно, когда-нибудь это изменится. Может быть, даже скоро, когда Путин с позором проиграет войну. Но пока он её не проиграл, свобода им не нужна, и вы не можете затащить их в неё насильно, ни сами, ни с нашей помощью.

В этом не виноваты ни мы, ни вы. И даже не они — они просто такими выросли, поколение за поколением. Размышления над вечным российским вопросом “Кто виноват?“ сейчас ни к чему не приводят и лишь отнимают время и силы. Пора вместо этого полезнее задуматься над другим: “Что делать?”

Главная задача сейчас очевидна: нужно остановить расползание путинского режима по Европе и всем, что в наших силах, помогать Украине и украинцам.

Но есть и другой вопрос: что делать с собой и с Россией, когда эта война закончится. Всем нам рано или поздно придётся на него отвечать, и лучше начать думать об этом сейчас, заранее. Я попробую дать свои ответы в следующих статьях.