Татьяна Вольтская

Как вы помните, у нас теперь новая доктрина памяти, согласно которой не было у нас массовых репрессий, а если и были отдельные недочеты, так в этом как бы никто не виноват – не было палачей, не было особых троек и двоек, штамповавших приговоры по придуманным делам, никто никого не истязал, вымогая признание – царицу доказательств, все как бы случайно сделалось само собой. И голодомора, конечно, тоже не было – никто миллионы крестьян в начале 30-х не погубил.

Так вот, не успели они эту прекрасную картину нарисовать, как принялись пересматривать дела реабилитированных – и, говорят, первые несколько тысяч уже пересмотрели. Я пытаюсь представить – вот за человеком приехал ночью черный воронок, вот в доме все перерыли, вот он бросил последний взгляд на жену, постаревшую за одну ночь, на заплаканного ребенка. Вот он стоит в кабинете у следователя – лампа светит в глаза, спать нельзя, сесть нельзя: сутки стоит, двое, трое, ноги распухают так, что приходится снять ботинки. Следователи, сменяя друг друга, приходят с утра свеженькие, а он все стоит. Наконец, падает в обморок, его уносят в камеру, на следующий день начинается все сначала.

Или его сразу избивают в кровь. Или зажимают дверью половые органы. Или стягивают череп железным обручем, так что он сходит с ума от боли – привет достославной инквизиции. Или… – впрочем, какая разница, как именно рождался фантастический протокол – «во время поездки в Польшу был завербован / испытывая ненависть к советской власти, портил станки/замышлял убить товарища Сталина / подрывал деятельность комсомольской организации / под видом руководства историческим кружком организовал бандподполье с целью свержения…» – и как именно появлялась под такими страницами со следами крови неузнаваемая прыгающая подпись.

Главное, что теперь такой человек, которому стараниями родственников вернули – не отнятую жизнь, не имущество, не разрушенную семью, а только одно – честное имя, лишается этого имени во второй раз. И это второе преступление – лишение обретенного имени, мне кажется, чуть ли не хуже первого – убийства в застенках НКВД или отправления в ГУЛАГ. Потому что первое – откровенное убийство и грабеж, по праву силы победившей шайки, а второе – запредельно циничное надругательство над мертвыми. Это наш Хэллоуин по-русски.