Переехав в Америку, я довольно долго стихов не писал. И, кажется, первым написанным после переезда (по-моему, года через два) была вот такая песенка:
ПЕСЕНКА ПРО НОСТАЛЬГИЮ
Уезжая из России,
я боялся ностальгии —
ну еще бы! – ведь другие
так страдают от неё.
Ностальгия тем занятна,
что хотя и неприятна,
но стремление обратно
возвышает бытиё.
Так красиво утром рано,
съев на завтрак два банана,
выпив соку полстакана,
пострадать чуток в тиши
совмещенного клозета
с ощущением что это –
достоверная примета
утонченности души.
И я ехал, полагая,
что моя судьба такая,
что я буду жить, страдая,
как об этом говорят, –
эмигрировал – и что же? –
я, похоже, толстокожий,
и суюсь с кувшинной рожей,
так сказать, в калашный ряд.
Там художники, поэты,
там артисты из балета,
музыканты из квартета
и ценители искусств,
деликатные натуры,
словом, цвет литературы
и хорошенькие дуры
для возвышенности чувств.
Там изысканно вздыхают
и Россию вспоминают,
и, конечно, проклинают
происшедший катаклизм,
но на это я не годен,
видно, просто беспороден, —
омерзительно безроден
низкий космополитизм.
Что ж, придётся жить попроще –
пусть другим мозги полощут,
про берёзовые рощи
мелют горы чепухи –
душам скучно без нагрузки
точно водке без закуски,
но об этом лишь по–русски
получаются стихи.
Владимир Эфроимсон. Песенка про ностальгию
Переехав в Америку, я довольно долго стихов не писал. И, кажется, первым написанным после переезда (по-моему, года через два) была вот такая песенка:
ПЕСЕНКА ПРО НОСТАЛЬГИЮ
Уезжая из России,
я боялся ностальгии —
ну еще бы! – ведь другие
так страдают от неё.
Ностальгия тем занятна,
что хотя и неприятна,
но стремление обратно
возвышает бытиё.
Так красиво утром рано,
съев на завтрак два банана,
выпив соку полстакана,
пострадать чуток в тиши
совмещенного клозета
с ощущением что это –
достоверная примета
утонченности души.
И я ехал, полагая,
что моя судьба такая,
что я буду жить, страдая,
как об этом говорят, –
эмигрировал – и что же? –
я, похоже, толстокожий,
и суюсь с кувшинной рожей,
так сказать, в калашный ряд.
Там художники, поэты,
там артисты из балета,
музыканты из квартета
и ценители искусств,
деликатные натуры,
словом, цвет литературы
и хорошенькие дуры
для возвышенности чувств.
Там изысканно вздыхают
и Россию вспоминают,
и, конечно, проклинают
происшедший катаклизм,
но на это я не годен,
видно, просто беспороден, —
омерзительно безроден
низкий космополитизм.
Что ж, придётся жить попроще –
пусть другим мозги полощут,
про берёзовые рощи
мелют горы чепухи –
душам скучно без нагрузки
точно водке без закуски,
но об этом лишь по–русски
получаются стихи.