Сергей Чупринин. КОЖИНОВ ВАДИМ ВАЛЕРИАНОВИЧ (1930-2001)

(Размер шрифта можно увеличить, нажав на Ctrl + знак «плюс»)

25 октября 1946 года в «Пионерской правде», отмечавшей 5-летие гибели А. Гайдара, рядом с заметкой К. Паустовского и стихами С. Михалкова было помещено и стихотворение ученика 8 класса 16-й московской школы Вадима Кожинова «Таким он шел в последний бой…».

Дебют в критике случился шестью годами позже, когда студент университетского филфака К. (под псевдонимом В. Рожин) в журнале «Октябрь» (1952) откликнулся на роман Г. Николаевой «Жатва».
Ни стихотворцем, ни отметчиком литературного процесса он, впрочем, не стал. Как, закончив аспирантуру (1957), защитив кандидатскую диссертацию (1958) и всю жизнь проработав в ИМЛИ, не стал ни стопроцентным литературоведом, ни, уже позднее, профессиональным историком.

Трудов, маркированных как научные, у него, разумеется, хватает – от «Видов искусства» (1960) и «Происхождения романа» (1963) до биографии Тютчева (1988, 1994, 2001) и фундаментальной «Истории Руси и русского слова» (2001), — однако же специалисты на них обычно не ссылаются, объясняя своей неинтерес тем, что эти труды представляют собою нечто вроде компиляции уже известных в науке фактов, подогнанных под ту или иную остро публицистическую, то есть тенденциозную концепцию.

В одном из частных разговоров еще советской поры К. определил себя как политика, занимающегося литературой лишь потому, что реальность не давала ему никакого простора для собственно политической деятельности. Возможно и так, конечно. Но лучше назвать его прирожденным деятелем, едва ли не инстинктивно ищущим, что бы такое организовать и даже что бы такое учудить.

В богемном быту конца 1950-1960-х он был центром кружка, где кто только ни появлялся – от Ю. Алешковского (кожиновского, заметим кстати, одноклассника) до Н. Рубцова, от А. Гинзбурга до О. Рабина, от А. Битова до И. Холина — и все до поры до времени пленялись и тем, — вспоминает Г. Красухин, — как искусно К. «исполнял романсы, подыгрывая себе на гитаре», и тем, что стихи звучали здесь на равных с анекдотами и болтовней о политике, а заурядная пирушка само собою превращалась в интеллектуальное пиршество. К., — с восхищением, не увядшим за годы, говорит Г. Гачев, — был, будто Митя Карамазов, человек «открыто страстный – и потому контактный, и сколько людей за жизнь могли и могут считать себя его друзьями, приятелями, и скольких он сводил между собой! Не счесть!»

Так в быту. Но таким же заводилой, мотором любых начинаний был К. и в делах серьезных, так что, познакомившись в библиотеке с бахтинскими «Проблемами творчества Достоевского» (1929), именно он берется за дело: пишет всеми, казалось бы, забытому философу объяснение в любви (декабрь 1960), едет к нему в Саранск (лето 1961), «пробивает» биографическую заметку о нем в 1-м томе «Краткой литературной энциклопедии» (1962), хлопочет об издании книг М. Бахтина в Москве и в Италии, организует через С. Михалкова их выдвижение на Государственную премию СССР (1966), предпринимает усилия для того, чтобы автор понятых им как классические работ о Достоевском и Рабле смог перебраться в столицу.

Конечно, в этой похожей на войсковую операцию деятельности по признанию М. Бахтина он был отнюдь не одинок. И, конечно, — вспоминают современники, — действовал К., «как тараном пользуясь авторитетом своего тестя В. В. Ермилова» — отставного, но по-прежнему влиятельного сталинского вельможи. Тем не менее будем справедливы: «То, что Бахтин наконец выплыл, — заслуга Вадима Валериановича Кожинова» (Н. Любимов); «В открытии Бахтина роль Вадима, я бы сказал, историческая. Он вернул Бахтина миру (С. Бочаров); «Не будь Вадима, не было бы Бахтина или, точнее, бахтинизма» (Д. Урнов).

И примерно тогда же – то ли, — как намекает К., — разговоры с М. Бахтиным свою роль сыграли, то ли оно само собою так совпало – К. навсегда покидает круг близких ему либеральных идей. С. Бочаров запомнил даже точную дату: 13 июля 1963 года при встрече на ВДНХ «Вадим объявил, что нация, национальная проблема – это проблема номер один».
А дальше… Дальше будто все ходы кем-то заранее записаны. Стоило озаботиться национальной проблемой, и неприятие Советской власти сменяется ее поддержкой, ибо, — пересказывает А. Суконик свои беседы с К., — «настоящая марксистская советская власть у нас переродилась во что-то сугубо русское — какой, мол, коммунист Никита Хрущев? Он русский мужик, дорвавшийся до власти, эдакий российский новоявленный царь, вот и всё, а настоящие (то есть по-настоящему ненавистные) коммунисты все на Западе». И плюс к принципиальному антизападничеству в кожиновской повестке дня появляется антисемитизм – нет, конечно, не пошло зоологический, что называется, «по крови», а головной, измышленный, выстраивающий еврейское противостояние русскому народу еще со времен хазарского каганата.

Ну, про хазарское иго, до сих пор нависающее над Россией, он будет много писать значительно позже, уже в 1980-1990-е годы. А пока начнется со стихов, и здесь надо бы помнить, что рекомендацию в Союз писателей (1965) ему дал Б. Слуцкий, а А. Межиров в статье «Всего опасней полузнанья» (1966) был К. представлен как «крупнейший лирический поэт наших дней».

Однако новые взгляды – и эстетические вкусы тоже новые. Во всяком случае, в нашумевшей кожиновской антологии «Страницы современной лирики» (1980, 1983) ни одного поэта с сомнительной родословной уже нет. В «списке К.» теперь 12 апостолов: А. Прасолов, Н. Рубцов, Вл. Соколов, А. Жигулин, Г. Горбовский, Ст. Куняев, А. Передреев, В. Казанцев, А. Решетов, О. Чухонцев, Э. Балашов, Ю. Кузнецов, осознанные как «русская партия» внутри современной поэзии.
Комментировать этот перечень, в который позднее войдет еще Н. Тряпкин, нет нужды, как нет необходимости говорить о разнокалиберности и о несхожести этих поэтов друг с другом. Важнее отметить, что К. едва ли не первым осуществил в критике сугубо личный проект создания собственного канона и первым использовал для реализации этого проекта то, что он сам назвал «волевым воздействием», заменяя традиционные литературно-критические аргументы беспроигрышными формулами типа «всем уже совершенно ясно…», «нет необходимости доказывать…», «со мною наверняка согласятся…».

Эта техника внушения и вдалбливания, хорошо знакомая пиарщикам и маркетологам, пошла в ход и позднее, в 1980-1990-е годы, когда К. к литературе решительно охладел и занят был уже по преимуществу тем, что и на материале истории, и на материале современности доказывал необходимость самовластья и прелести кнута. Например, реабилитировал оклеветанное черносотенство. Или, уже как «антикоммунист с большим стажем», объяснял, что, что нынешних условиях, — никуда не денешься, — получается, что КПСС – одна из опор страны».

Получалось по-разному. На выборах в народные депутаты СССР (1989), несмотря на поддержку И. Глазунова, В. Белова и В. Распутина, его все-таки прокатили, отдав предпочтение знатному строителю, Герою Социалистического Труда и будущему лидеру Демократической партии Н. Травкину. Люди либерального склада от споров с К. уже уклонялись. Зато в рядах его почитателей убыли нет, и К. по-прежнему издают и переиздают, называют выдающимся мыслителем и — процитируем название посвященного ему сборника – «великим русским».

Соч.: Тютчев. М.: Молодая гвардия / Жизнь замечательных людей, 1988, 2009; Великая война России. М., 2005; Правда «Черной сотни». М., 2006; Грех и святость русской истории. М., 2010; Коренные различия России и Запада. Идея против закона. М., 2014.
Лит.: «Неосторожный и необходимый» // Наш современник, 2002, № 1; Вадим Кожинов в интервью, беседах, диалогах и воспоминаниях современников. М., 2005; Вадим Кожинов: Сто рассказов о великом русском. М., 2012; Чупринин С. Критика – это критики. Версия 2.0. М., 2015, с. 208-224; Огрызко В. Ценители и ниспровергатели писателей. М., 2017, с, 3-35; Куняев Сергей. Вадим Кожинов // Наш современник, 2019, №№ 1-7, 9, 11; 2020, №№ 1-5, 7-11; 2021, №№ 1-3, 5-7.