Анатолий Головков. НАШ НОВЫЙ ГОД В ПЕРЕДЕЛКИНО

(Размер шрифта можно увеличить, нажав на Ctrl + знак «плюс»)

Всё мне кажется, что не так уж давно мы всякий год собирались вокруг ёлки на даче поэтов Ани Саед-Шах и Олега Хлебникова. Почти все гости жили рядом. Добираться до улицы Павленко было легко и недалече.

Сидели за одним немудреным столом. Со всегдашним винегретом, селедкой под шубой, грибками. Курятина с картошкой, холодец. Повсюду горели свечи, мерцали огни на елке. Под столом лежали собаки.

Кто не поспевал 31-го, шли на другой день к вечеру, уже на чай с пирогами. Заходили сюда вместе и порознь Евгений Сидоров, Эдик Успенский, Таня Бек, Марина Кудимова, Женя Рейн с Надей, Кома Иванов с Таней, Алик Городницкий, Ефим Бершин, Надя Кондакова, Инна Лиснянская, Наташа Пастернак.

Однажды Евтушенко, узнав, что зван Вознесенский, отказался идти, они не общались из-за давней ссоры. Послали к Евтушенко парламентера из наших детей, Раечку. Наказали: передай дяде Жене, что все мы немолоды, каждый Новый год на счету…Подействовало. Пришел. И даже уселся неподалеку от Андрея Андреевича.

Если читали стихи, то под утро и как-то, кажется, по старшинству. И за читающего выпивали. Слушали веселые рассказы Рейна и Германа. Инна Львовна потрясала всех экспромтами на любое слово.Очередная ёлка и вправду для кого-то иногда оказывалась последней. Для Юрия Федоровича Карякина, для Толи Кобенкова, для Юры Давыдова, для Андрея Вознесенского, для Жени Евтушенко, для Юрия Мамлеева…

Горели свечи. Олег наряжался Дедом Морозом, покойная Аня Снегурочкой. Дарили подарки. Чего-то вдруг вспомнилось, как растрогался Евтушенко, когда мы подарили ему валенки с калошами, и впору пришлись… А первого января спозаранку шли к нему пить чай, и он читал что-нибудь обычно прямо с лэптопа: мне запомнилось однажды — свой перевод «Слова о полку…»

Приехавший из Питера со Светой Кармалитой Леша Герман сидел то в рыжем Мольеровском парике, то в банной шляпе, которую я ему подарил, со знаком Мастера, желтой буквой «М» на синем фетре.

После какой-то полуночи, бенгальских огней и шампанского на снегу, Вознесенский засобирался. При этом он случайно надел мое пальто. И Зоя Богуславская повела его домой. Я к вешалке — а в кармане поддерживающий протез.

Утром, когда я зашел к нему за своим пальто, Вознесенский сказал озорно, — но совсем тихо, у него пропадал голос, — слушайте, не обменяться ли нам окончательно. Махнем? Ваше просторнее! И вот этот снимок.

Я уговорил их сфотографироваться 1 января 2010 года примерно полпервого ночи. Шутили, ерничали, менялись местами, кто-то пытался даже лечь на старинный манер. Но встали рядком… И на плече Андрея Женина рука…

С тех пор многое изменилось. Кто-то сегодня, возможно, не захотел бы оказаться рядом с другим. А кто-то захотел бы, да не случилось.

Сколько времени и сил уходило и уходит в нашей среде на «нерукопожатность». На какие-то глупые обиды из-за премий. На бессонницу с валокордином.

А русская литература, которой мы служим, по-разному, но в любом случае преданно и горячо, — одна.