Автор: (Размер шрифта можно увеличить, нажав на Ctrl + знак «плюс»)
—Следующий!
Верстаков в бараке санобработки было четыре. Над верстаками горели три беспощадно яркие лампочки: окон в саманных стенах не было.
Четыре грязных женских тела протянулись на верстаках, с поднятыми руками и слегка расставленными циркулем ногами- для бритья подмышек и промежности. Полное удаление всего волосяного покрова строго предписывали правила ИТЛ Женлаг 26: заедали вши.
Одна из обрабатываемых зажимала в руке заскорузлую, кровавую тряпку, на которую брезгливо косился стригаль. Впрочем, к этому они были привычны.
Стригалями работали четверо вольнонаемных. Работали слаженно и быстро. Пальцы у них были скользкие от мыла и холодные, как у мертвецов. Длинные клеенчатые фартуки делали их похожими на мясников. Несколько взмахов бритвы: и с верстаков поднимались полностью безволосые существа и шли в предбанник.
—Следующий!
Легло следующие четыре тела.
Этап в Женлаг 26 их поездом прибыл большой, и малейшая задержка в процессе санобработки означала, сокращение времени вожделенной бани. Женщины не мылись больше месяца в раскаленном пекле вагона и получали по полкружки тухлой воды в день. Слипшиеся, сальные волосы, ссохшаяся от крайней обезвоженности кожа. Все они стояли у стен, ожидая своей очереди, для порядка прикрывая руками промежности и груди. У многих между ногами торчали заскорузлые менструальные тряпки: странное дело, но за время пути месячные у многих в вагоне приходили одновременно.
Внезапно случилась задержка.
Четвертый верстак остался пустым.
—Я шкажал — шледующий! — Крикнул стригаль четвертого верстака.
Сжавшаяся в комок голая седая старуха, с отвисшей, морщинистой кожей, словно это была оболочка, из которой выпустили воздух, продолжала мелко трястись и не сдвинулась с места.
—Я прошу…я молю вас дать мне бритву. Не трогайте меня… Я сделаю все сама. Я прошу вас, я умоляю вас позволить мне сохранить остатки человеческого достоинства.
По лицу высокой старухи потекли слезы.
—Вы так еще молоды. Подумайте о своих матерях, учительницах, бабушках, наконец! Неужели вы хотели бы, чтобы их подвергали…
—А ну, давай, штарая блядь, беш каприжов, нам еще 134 п**ы за смену обработать надо! — Шепеляво приказал стригаль у четвертого верстака. Это был блатарь, из “ссученных”, срок которого окончился, а идти некуда, и он работал теперь здесь вольнонаемным. У него совершенно отсутствовали передние зубы — давняя память о том, как его “опускали” всем бараком за воровство паек.
Анастасия Борисовна Андреева-Свирская (КРДТ -Контрреволюционная троцкистская деятельность), 62-ти двух лет, почетный доктор нескольких европейских университетов, шекспировед, преподаватель МГУ (конечно, бывший) никак не хотела раздеваться и ложиться с разведенными ногами на верстак.
Этап смотрел на Анастасию Борисовну зло.
Почти обезумевшая от мысли о неизбежном унижении, профессор Андреева-Свирская клялась, что “сделает сама, сделает сама”, называла стригалей “товарищами парикмахерами”, потом — в состоянии уже близком к помешательству- зачем-то читала какие-то стихи…
Беззубый , вопросительно посмотрел на конвоиров: делать-то что?
—А ну, не нарушайте порядок, заключенная! Делайте, что положено! — Выступил вперед молоденький конвоир с новенькими лычками под щечками, нерешительно трогая ружье.
Ханна выступила вперед.
—Я. Я следующая.
И легла на верстак, отвлекая от Анастасии беду.
Стригаль пожал плечами и принялся за дело.
Анастасия Борисовна продолжала стоять у стены, крепко сжав колени, дрожать и судорожно прикрывать себя руками.
Мысль, что она может потерять Анастасию Борисовну была Ханне невыносима.
Профессор Андреева- Свирская удержала ее в поезде … Удержала.
***
На второй день пути Ханна решилась и отдала ростовской воровке Фиксе пайку хлеба за хорошую веревку, которую та “сдавала” самоубийцам. Анастасия Борисовна увидела этот “обмен”, тут же все поняв, подступила к Ханне и голосом, не терпящим возражений, заявила:
—Give it back. You must live. (Отдай это. Ты должна жить).
И практически вырвала у Ханны из рук веревку, сунув ее обратно Фиксе, которая, пожав плечами, ушла искать новых “клиентов”.
Строгий голос и интонации родной речи отрезвили Ханну.
—What for? I betrayed my husband. I ‘ve lost my daughter. I don’t deserve to live. (Ради чего? Я предала мужа. Я потеряла дочь. Я не заслуживаю жизни.)
—Stop this nonsense! – Веско сказала профессор Андреева -Свирская, невольно имитируя незабываемую интонацию своей гувернантки, мисс Ледбеттер: — Tell me everything and I will tell you why you must live! (Прекратите это! Расскажите мне все, и я скажу вам, для чего вы должны жить!)
И Ханна, впервые после ареста, легла лицом вниз на нары Анастасии Борисовны и заплакала. Плакала горько, и долго, и обильные слезы отняли у нее решимость спрыгнуть с верхних нар с петлей на шее, как сделала несколько дней назад 17-летняя красавица Кира Громова, дочь расстрелянного врага народа, полковника Громова. Ворошиловский стрелок и осовиахимовка, она считала клеймо ЧСИР (члена семьи изменника Родины) несовместимым с жизнью.
***
Конвоиров в “бараке санобработки” (БС) было двое, они сидели на лавке у двери и курили. Оба совсем зеленые новобранцы, один — мальчишка с нежной шеей- светлоглазый ленинградец, форма казалась ему великовата, другой — приземистый низкорослый кавказец — они изо всех сил, безуспешно, отводили глаза от голых женщин и не знали, что теперь делать с этой “отказницей” , напоминавшей им пожилую учительницу.
—А ну, сука старая, ложись без базара — завизжала бытовичка Кошка, — Никому твоя старая вонючая п….не нужна. И тут буржуи поганые лучше нас хотят быть. Ложись, блядина, а то зенки-то твои буржуйские повыцарапаю.
Ладная, гладкая Кошка подступала к дрожавшей Анастасии.
—А ну, пошла на сваё мэсто! — Закричал на Кошку вскочивший кавказец и наставил на нее ружье.
Тут распахнулась дверь и в БС вошел сам замначлаг Кривощекин, по кличке Клык.
Конвоиры вытянулись в струнку.
Когда Клык говорил, губа приподнималась высоко, обнажая десну с выросшим над резцом дополнительным зубом.
—Ну, конвой, докладывай, как проходит санобработка?- спросил он, с любопытством оглядывая женщин.
—Заключенная..вот эта…, товарищ замначлаг- доложил мальчишка-ленинградец. — Заключенная не хочет…чтобы ей брили…отказывается.
—Заключенная не хочет? Заключенная отказывается? — Произнес он так, что все в бараке похолодели.
—Товарищ…простите, я не знаю вашего имени…- начала Анастасия, — Я много лет преподавала студентам, в том числе и марксиско-ленинскую философию. В таком обращении с заключенными… нет никакой необходимости, понимаете… Мы люди, у нас есть достоинство…остатки достоинства…революция делалась…революция освободила …
—Новобранец? — Обратился Кривощекин к ленинградцу, не сводя оценивающих глаз с гладкой Кошки.
Тот кивнул.
—Так точно. Ново-Петергофское военно-политическое училища пограничных и внутренних войск НКВД, товарищ замначлаг, — отчеканил тот.
—Хорошо. Но то была теория, новобранец. А здесь будет — практика. Понял?
—Так точ…
Клык подошел поближе к сжавшейся голой старухе…и с размахом ударил отлично начищенным сапогом в живот врага.
Все смотрели на Андрееву-Свирскую, которая беззвучно глотала воздух, корчась на заплеванном деревянном полу, и всем было видно ее серое, давно увядшее женское нутро в редкой поросли седых волос и большие синие геморройные шишки меж смятых тряпочек ягодиц.
Новобранцы стояли, не дыша, с широко раскрытыми глазами.
Кривощекин взял с верстака какую-то ветошь и брезгливо обтер сапог.
—Кто-нибудь еще хочет от чего-нибудь отказаться? — Спросил он и сделал жест конвойным: — На верстак ее, и обработать как положено. Этап, слушай меня. После обработки — баня, получение обмундирования и номеров. А время помывки эта тварь сократила вам… (он посмотрел на часы): на полчаса.
—Вот сука! — Крикнула Кошка.
Этап молчал.
Конвоиры подошли к Анастасии, чтобы поднять ее на верстак. Она перестала корчиться и затихла.
—Товарищ замначлаг, она… не дышит, вроде.
—Не дышит — закопать, — сказал Кривощекин и вышел, недовольный.
Этап прибыл дохлый. Ни одна ему толком не понравилась.
Carina Cockrell-Fehre. АНАСТАСИЯ БОРИСОВНА. САНОБРАБОТКА
—Следующий!
Верстаков в бараке санобработки было четыре. Над верстаками горели три беспощадно яркие лампочки: окон в саманных стенах не было.
Четыре грязных женских тела протянулись на верстаках, с поднятыми руками и слегка расставленными циркулем ногами- для бритья подмышек и промежности. Полное удаление всего волосяного покрова строго предписывали правила ИТЛ Женлаг 26: заедали вши.
Одна из обрабатываемых зажимала в руке заскорузлую, кровавую тряпку, на которую брезгливо косился стригаль. Впрочем, к этому они были привычны.
Стригалями работали четверо вольнонаемных. Работали слаженно и быстро. Пальцы у них были скользкие от мыла и холодные, как у мертвецов. Длинные клеенчатые фартуки делали их похожими на мясников. Несколько взмахов бритвы: и с верстаков поднимались полностью безволосые существа и шли в предбанник.
—Следующий!
Легло следующие четыре тела.
Читать дальше в блоге.