Автор: Есть у Томаса Манна важная для его творчества новелла «Кровь Вельзунгов», про которую он сам писал, что она дает основания упрекать его в антисемитизме. Про эту новеллу я написал отдельную статью, в которой этот аспект подробно анализируется: https://magazines.gorky.media/…/novella-tomasa-manna…
Сейчас она мне снова потребовалась, точнее, одна фраза из нее, характеризующая манеру речи близнецов Ааренхольдов. А речь у них резкая, язвительная, унижающая собеседника, даже если никакой агрессии с их стороны не требуется. Такую манеру речи Томас Манн считал характерной для «еврейского интеллектуального радикализма», очень опасного для любого общества. Примерно то же говорил Астафьев в переписке с Эйдельманом: «Гной еврейского высокоинтеллектуального высокомерия». В общем, тема эта большая, но я сейчас не о том. Я о переводах Томаса Манна на русский.
Новеллу «Кровь Вельзунгов» переводили на русский минимум три раза. Один раз в 1995 году Евгенией Фрадкиной в израильском журнале «Зеркало». Второй раз в 1997 году Елизаветой Соколовой в альманахе «Ясная Поляна». И третий раз Екатериной Шукшиной в сборнике «Ранние новеллы» в 2011 году. Мне кажется, переводчицы не знали о других переводах, по крайней мере, первые две.
Так вот, мне потребовалась одна фраза из новеллы. В оригинале она звучит так:
«Sie sitzen tief und weich am Tische im Saal, in lässiger Haltung, mit launisch verwöhnten Mienen, sie saßen in üppiger Sicherheit, aber ihre Rede ging scharf wie dort, wo es gilt, wo Helligkeit, Härte und Notwehr und wachsamer Witz zum Leben geboten sind».
Вот перевод Фрадкиной:
«Они сидели удобно и мягко у стола, в небрежных позах, с капризным избалованным выражением лиц, упиваясь надежностью своего существования, но речь их была резкой там, где требовалась ясность, твердость, самооборона и бдительное остроумие».
Соколова перевела так:
«Им было удобно и мягко в зале за столом, они сидели расслабившись с капризными лицами, непоколебимо самоуверенные, но их речь звучала резко там, где были бы уместны ясность, твердость, находчивость и острая шутка».
И наконец, перевод Шукшиной:
«Они сидели, утонув на мягком за столом в зале, приняв небрежные позы, с капризно-избалованными лицами, сидели в пышной защищенности, но речь их была наточена, как там, где на это есть нужда, как там, где для выживания потребны блеск, жесткость, самооборона и бдительная находчивость».
Я не останавливаюсь на выборе тех или иных эпитетов, придающих выражению сочность и яркость — у всех трех переводчиц есть тут находки. Я о смысле фразы, который исказили два первых перевода. Ведь Манн говорит, что близнецы, сидя в роскоши и безопасности, ведут речь так, как будто им нужно спасать свои жизни острым словом и резкой фразой. А у Фрадкиной и Соколовой получилось, что их речь была острой, хотя требовалась «ясность, твердость» и прочие перечисленные вещи. Но на самом деле Манн хотел сказать противоположное, близнецы говорили так резко БУДТО им требовалось спасать свои жизни этими самыми «ясностью, твердостью» и прочими качествами. И Шукшина перевела точно по смыслу: их речь была остра, как будто они находятся там, где от этой остроты зависит жизнь. А в той ситуации, в которой они находятся, никакой остроты, твердости и прочего НЕ ТРЕБУЕТСЯ. А первые две переводчицы поняли наоборот: требуются, были бы уместны.
Да, нелегок хлеб переводчика, особенно когда читатель умеет читать на языке оригинала, а твой коллега переводит то же самое другими словами.
А Екатерине Васильевне Шукшиной — респект! Не зря она дочка писателя!