НЕПРАЗДНИЧНЫЕ МЫСЛИ ПО СЛУЧАЮ ДНЯ КОСМОНАВТИКИ

НЕПРАЗДНИЧНЫЕ МЫСЛИ ПО СЛУЧАЮ ДНЯ КОСМОНАВТИКИ

В День космонавтики вспомнилось вот что. Ракеты вошли в мою жизнь как пробный материал для математических моделей. А модели касались задач оптимального управления. Это специальный класс задач на максимум или минимум, иначе говоря, экстремальных задач.
Такими проблемами я увлекся еще со школы. Они как-то хорошо вписывались в желание сделать мир лучше. Помню, какое впечатление произвела решенная в 9 классе без всякой высшей математики задача выбора оптимальной формы цилиндрической банки для жидкостей или сыпучих предметов, например, для сгущенки или зеленого горошка. Каких размеров должен быть цилиндр, чтобы вмещал как можно больше содержимого при фиксированном расходе материала (т.е. задача на максимум объема цилиндра при фиксированной площади поверхности)? Или наоборот, как минимизировать площадь поверхности при заданном объеме? Оказалось, что все банки, которые стоят на полках магазинов, не оптимальные. А если добиться экономии в грамм металла, то при миллионных тиражах это какая же экономия выходит! Страшно подумать! И удивляло, почему эти рекомендации не внедряются в жизнь.

К началу 60-х годов задачи на максимум и минимум стали модной темой. Неутомимый Леонид Витальевич Канторович с коллегами экономистами и математиками пробил брешь в твердыне социалистической политэкономии, и через эту брешь в экономическую науку хлынула математика, прежде всего, разные экстремальные задачи, называемые не совсем точно линейным и нелинейным программированием. Этими конечномерными задачами я не собирался заниматься, принципиальные вопросы для них были уже решены. На очереди встали задачи бесконечномерные, прежде всего, задачи оптимального управления для дифференциальных уравнений. И управление движением ракеты – как раз типичнейший пример. Как надо управлять расходом топлива, чтобы ракеты быстрее всего достигла цели? Или отклонилась от цели на минимальное расстояние?

Задач множество, а методы решения еще не были как следует разработаны. Вот ими я и занялся на третьем курсе, а уже на четвертом получил первый результат, который не остался незамеченным в ученом мире. Речь шла об обосновании численных методов оптимизации. Мои статьи переводили на английский и перепечатывали известные американские журналы. В Университет стали приходить приглашения на международные конференции по оптимизации, но я о них узнал только много лет спустя – первый отдел даже не ставил меня в известность.
Не буду подробно описывать полученные результаты, я опубликовал более 60 статей в серьезных научных журналах, защитил диссертацию на ученом совете самого академика Тихонова, что о многом говорит для тех, кто понимает. Открывалось широченное поле для развития результатов, причем не только в теории оптимального управления, но и в топологии, стохастике…

И в один «прекрасный» день все кончилось. Родина в третий раз сказала «нет!» моему желанию заниматься наукой.

В первый раз она сказала «нет!» в 1962 году, когда я поступал на физфак МГУ. Тогда я попал в «комнату смерти», в аудиторию, куда направляли абитуриентов нежелательной национальности, и где их нещадно «резали», давая задачи, далеко выходящие за пределы школьной программы. Мне досталась такая «убойная» задача по комбинаторике с повторениями, которая школьными методами не решалась. Каким-то чудом я ее все же решил, подойдя совсем не с той стороны, как ожидали экзаменаторами, и первый барьер, поставленный Родиной, был преодолен – я стал студентом МГУ.

Второе «нет!» Родина сказала в 1968 году, когда меня рекомендовали в аспирантуру после окончания кафедры математики физфака. Ни одной из комиссий, рассматривавших мою кандидатуру, не удалось найти оснований для отклонения: кафедра рекомендовала, потому что был круглым отличником и имел опубликованные статьи. Комитет комсомола – потому что был старостой группы и бригадиром стройотряда. Комитет профсоюза и партком тоже не могли ничего сделать, чтобы не допустить в аспирантуру. Оставалось утвердить рекомендацию на Ученом совете. И тогда в ход пошел прием шулеров. На следующий день после заседания Ученого совета мне сообщили, что мой вопрос на Совете не рассматривался, так как мои документы потерялись! Комната парткома, последней инстанции, рассматривавшей мой вопрос, и зал Ученого совета расположены рядом по коридору – на расстоянии 5 метров. И вот на этой короткой дистанции документы потерялись! А заседание Совета было последнее в этом году. Так что вопрос с аспирантурой для меня закрылся.

Но и в этот раз мне этот барьер удалось преодолеть – я защитился без аспирантуры, соискателем, продолжая работать в Вычислительном центр МГУ. И вот после защиты диссертации мне было сказано третье «нет!» — на этот раз окончательное. В 1975 году мне пришлось уйти из Университета, и ни один ВУЗ, ни один приличный НИИ евреев уже на работу не брал. Началась знаменитая «десятилетка» Келдыша, который обещал от имени Академии наук после Шестидневной войны в этот срок очистить науку от евреев. Три области были закрыты начисто: академическая наука, высшая школа и оборонная промышленность.

Мне пришлось оставить математику и заняться совсем другими вещами – проектированием и программированием информационных систем. Началась вторая жизнь, не скажу, что менее интересная, чем прежняя, но другая.
После были тоже результаты, даже правительственные награды, да и материально грех было жаловаться. Но рана от того, что меня выбросили из того круга, к которому я всю жизнь стремился, оторвали от той работы, к которой я был более всего склонен, не затягивается полностью никогда.

Мой случай – только капля в той огромной волне несправедливости, которая окатила моих сверстников и тех, кто моложе. Большинству не удалось пройти и первый барьер, им не дали даже поступить в приличный ВУЗ. И несложившиеся математические гении оканчивали нефтяной или МИИТ, и либо уезжали за рубеж, либо всю жизнь тянули не свою лямку. Некоторые из них стали потом и олигархами – надо же было где-то приложить свои способности, если в науку не пускают!

Когда «патриоты» спрашивают, чего евреи жалуются, ведь жили они в СССР припеваючи и обеспечено, то не учитывают, как ломает человека потеря мечты. О том, сколько потеряла Родина, я не говорю – люди, проводившие политику дискриминации, меньше всего думали об интересах страны.

Так Гитлер менее всего думал об интересах Германии, когда чистил немецкую науку от неарийцев и когда в эшелонах, в которых так нуждалась армия, везли евреев в лагеря уничтожения. Руководство СССР, делая науку «юденфрай», тоже меньше всего думало об интересах Советского Союза. Чего же удивляться, когда дело, которым они руководили, закончилось крахом.

Остается только отмечать День космонавтики – действительно, великий день в истории человечества.