Автор: Она посмотрит томно-томно — до подгибания коленей.
Ты раскалишься, словно домна, до самых белых из калений.
Из-под ресниц она, как пушкой, большим калибром — прямо в душу…
Ты станешь мягкою игрушкой. Простым изделием из плюша.
Ее любое слово — свято, еe улыбка — в вечной силе.
Она ни в чем не виновата — ее иначе не учили.
Кокетство — как вторая кожа, оно вросло в нее с корнями.
Тебе бы надо с ней построже. Но ты — в любви, как в чёрной яме.
Она тебя о чем-то просит, а ты лимонной долькой выжат.
Она тебя обезголосит. Ополоумит. Обездвижит.
Подарит слабую надежду улыбкой лёгкою. При этом
она тебя оставит между мирами: тем и этим светом.
Она тебя коснется пальцем, опустит длинные ресницы —
и ты сгодишься в постояльцы психиатрической больницы.
В плену заката цвета меди, неутолимой страстью бредя,
ты ей прошепчешь: «Да, миледи!
Не сомневайтесь.
I am ready».
Александр Габриэль. Фельтон
Она посмотрит томно-томно — до подгибания коленей.
Ты раскалишься, словно домна, до самых белых из калений.
Из-под ресниц она, как пушкой, большим калибром — прямо в душу…
Ты станешь мягкою игрушкой. Простым изделием из плюша.
Ее любое слово — свято, еe улыбка — в вечной силе.
Она ни в чем не виновата — ее иначе не учили.
Кокетство — как вторая кожа, оно вросло в нее с корнями.
Тебе бы надо с ней построже. Но ты — в любви, как в чёрной яме.
Она тебя о чем-то просит, а ты лимонной долькой выжат.
Она тебя обезголосит. Ополоумит. Обездвижит.
Подарит слабую надежду улыбкой лёгкою. При этом
она тебя оставит между мирами: тем и этим светом.
Она тебя коснется пальцем, опустит длинные ресницы —
и ты сгодишься в постояльцы психиатрической больницы.
В плену заката цвета меди, неутолимой страстью бредя,
ты ей прошепчешь: «Да, миледи!
Не сомневайтесь.
I am ready».