Татьяна Хохрина. Вы не думайте, дядя Леша был вообще-то хороший мужик!

Вы не думайте, дядя Леша был вообще-то хороший мужик! Не вредный, не жадный, помогал всем. Душевный даже. Он страшным становился только, когда напивался до полусмерти. Но это не так уж часто, раза два в месяц, редко чаще. И всегда заранее можно было угадать, что сегодня вечером добра не жди. Дядя Лёша в этих случаях с утра уже был заведен, аж губы белели, но молчал, словно силы на вечерний скандал приберегал. Тетя Рая никогда не ошибалась, вычисляя грядущую пьянку. Она сразу Верку отправляла к Гликманам, соседям напротив, с их Белкой Вера дружила с детства, была им за родную и могла оставаться у них до тех пор, пока ее папа Леша не придет в себя. И ела у них, и спала, и уроки с Белкой делала. А Белкин брат Миша успевал ее еще и по математике подтянуть, пока она у них отсиживалась. Старший веркин брат Володька, хоть и сам уже был не дурак выпить, вообще в такие дни домой из института не возвращался, у ребят в общежитии ночевал. Как раз и с толком. Курсовые добывал, лекции чужие…Казалось, что он и учился-то в те дни, когда скрывался в общаге от лёшиных запоев. Сама тетя Рая дяди Лёши не боялась ни трезвого, ни пьяного, но смотреть на все это и убирать за ним ей не хотелось, и она на эти три дня уезжала в заводской профилакторий. Поскольку Лёша с Раей вместе работали на троллейбусном заводе СВАРЗ, там все о лёшиных пьянках знали, Рае сочувствовали и сами ее в профилакторий налаживали. Через три дня семья Зуйковых собиралась дома, дядя Леша встречал их убранной квартирой, выбритым до синевы, только руки сильно дрожали и уж очень пахло одеколоном Гвоздика. И жизнь продолжалась как ни в чем не бывало.

Вообще дядю Лешу почти никто за эти запои не осуждал, особенно зная его историю. Зуйков семнадцатилетним попал на фронт, почти сразу же оказался в окружении и попал в плен, а после освобождения — на фильтрацию и на шесть лет в лагеря, потому что никак проверявшие не могли понять, как он в немецком плену выжил. Дело было в том, что на беду свою, хоть и был Леша самым что ни на есть русским парнем, обладал он черной кудрявой шевелюрой и большим носом, сломанным в детстве в мальчишеской драке и сохранившим на всю жизнь подозрительную горбинку. Не удивительно, что сперва в лагере его приняли за еврея и чудом не отправили в печь. Счастливый случай спас — вместе с ним в плен попал его политрук, который немецкий знал и сразу стал около администрации тереться и вроде как помогать офицерам пленных рассортировывать. Он и убедил начальство, что Лешка не еврей, хоть и похож. Удалось это не сразу, двадцать дней Лешка был в еврейском бараке, насмотрелся и выголодался до кровавого поноса. И вот что удивительно — очень на евреев за свое с ними сходство обиделся! Не на немцев, что обознались, не на политрука, не спешившего его выручать,ни на вертухаев, не поверивших в его спасение и даже не на соседа, в детстве сломавшего ему нос, а именно на евреев, чью судьбу он чудом не разделил. Так обиделся, что возненавидел на всю жизнь. Особенно эта ненависть ударяла ему в голову во время запоев, но, по счастью, выражалась в основном словесно, хоть и очень угрожающе и оскорбительно. На трезвую-то голову он евреев, понятное дело, тоже не жаловал, но виду не подавал, ездил на рыбалку с начальником лаборатории завода Эйдлисом, пил чай и раскланивался с соседом Гликманом, а Белочку не разделял со своей Верой, совал обеим на мороженое и привозил с рыбалки крохотных живых карасиков.

Все это равновесие нарушила Верка. Или Миша Гликман. Теперь-то ведь не поймешь! Только в процессе отсиживания у соседей в суровые дни лешиных запоев Верка и Миша так друг к другу привязались, что от этого поправилась не только математика, но и сама Верка. Правда, случилось это не сразу, Верка успела окончить школу, провалиться в институт, уехать с теткиной геологической партией в поле на Алтай, сбежать оттуда через полгода, когда от холостяцкой жизни геологов ей приходилось баррикадировать вход в палатку, и вернуться домой аккурат в очередной лешин запой. Старшие Гликманы были в отпуске в санатории, дома хозяйничал в основном пятикурсник Миша, поскольку Белка пропадала у себя в медицинском институте, так что Веру там встретили как родную и она почувствовала себя среди своих. Особенно близким показался Миша…

Верка и Миша не расцепляли рук, не ходили, а летали и были так очевидно счастливы, что не разглядеть это было невозможно! А тут и вторичные признаки подоспели. Молодых-то это не смутило, они и не собирались расставаться, напротив, Миша набрал подработок, чтоб подкопить на свадьбу, и Верка устроилась в соседний детсад нянечкой, чтоб хоть какие-то декретные получить, а потом суметь туда же с ребеночком вернуться. Белка тоже была рада, с детства дружа с Веркой и обожая брата. а вот со старшим поколением дело обстояло паршиво. Причем с обеих сторон. Гликманы прекрасно относились к Вере и готовы были делить с ней дом сколько угодно, но совсем не жаждали такого родства, особенно с учетом наследственности. Миша был их первенцем и родительской гордостью, подавал большие надежды, а теперь вместо подготовки в аспирантуру чертил левые проекты и писал за деньги дипломные работы студентам из Средней Азии. Мало того, ожидалось прибавление, молодым надо было где-то жить, на помощь Зуйковых рассчитывать не приходилось, кооператив не потянуть, а потесниться уже и так было некуда. Гликманы не знали, что делать, ежедневно ругались с детьми и между собой, но выхода не видели.

А тут Веркино положение осознал дядя Леша. Вот где, значит, евреи эти его догнали! Дочку-красавицу сперва заманили к себе, воспользовались ее наивностью и неопытностью, отоварили так сказать, чтоб жиденку своему недалеко ходить, а теперь еще надеются женить его на Верке! Породниться с ним рассчитывают! Еще, может, фамилию его захотят присвоить и в дом вползти! Дядя Леша забыл, что в их двухкомнатной хрущобе уже живет он с Раей и Верой, сын Володька, успевший привезти из стройотряда Любочку из Кременчуга, быстро родившую ему дочку, и все свободное место сузилось до тесных проходов к дверям, а батареи были плотно завешены вечно сушившимися пеленками и ползунками, отчего в квартире стоял тяжелый дух, как в прачечной.Несмотря на все это, Лешу не оставляло подозрение, что неспроста хотят Верку за Мишку замуж отдать, еще и на зуйковское добро глаз положили, хапуги!

От этих новостей дядя Леша пил не три дня, как обычно, а целую неделю. Сперва один, а потом и Володька присоединился, благо хорошо усвоил отцовский пример. Как и Гликманы, они тоже ломали голову, что делать. Верку выпороть в беременном состоянии Лёша даже по пьяни не решился, а вот Мишку наказать очень хотел. Поскольку даже у трезвого у него в милиции заявление на Мишку как совратителя не приняли, на смех подняли, раз Верка с Мишкой совершеннолетние и сами жениться хотят, Лёша понял, что справедливость вершить придется ему с Володькой. Гликманы-старшие и Верка как раз были на работе, Белка — в Институте, а вот главный злодей Мишка дома чертил чей-то дипломный проект. Одуревшие от семидневной пьянки Лёша и Володька высадили гендлинскую дверь и били Мишку смертным боем кулаками, ногами и всем, что под руку попадалось. Они б его точно убили, тем более что совершенно не соображали уже, что делают, и только звериная ненависть и запах крови кружили им голову и толкали вперед. Спасли Мишку папиросные стены хрущовки, через которые соседям сверху, снизу и сбоку доносился грохот, мат и крики. Вмешиваться никто не решился, но милицию вызвали, и Мишка до приезда реанимации дожил. Вышел он оттуда через месяц, еще два кровью мочился, но на Верке женился, а пока в реанимации валялся, и решение в голову пришло. И, что удивительно, единогласное для всей семьи Гликманов, включая новообращенную Веру. Так что рожала она уже в Израиле.

Заявление Гликманы на Лёшу подавать не стали, не до этого было, менты их с Володькой отметелили, когда брали, а потом заставили в отделении в сортире новую плитку положить, да и отпустили как социально близких. Очень, кстати, с пониманием отнеслись к Лешиной отцовской беде и всячески ему сочувствовали, а участковый порадовапся, что у Леши оружия не было, потому как сам на его месте со своими-то возможностями точно таких соседей паскудных перестрелял бы. Потом они с Лёшей выпили и остались друзьями.

Леша с Раей и сейчас там живут. И Володька с ними. Жена, правда, Любочка, от него ушла и дочку забрала от этой пьянки подальше, так что семья Зуйковых, можно сказать, в первозданном виде сохранилась, только Верки не хватает. Но они о ней редко вспоминают, уж очень подло повела себя, предала самых своих близких людей и ради кого?! Ради Миши этого пархатого и всей его чесночной компании. Не надо было ее еще в детстве к ним пускать. Леша часто Райку за это ругает. Он пьет сейчас реже и не так страшно, здоровье уже не то, Райка даже и не уезжает теперь в профилакторий, дома остается, Леша же безобидный совсем, особенно теперь. Как же жить могли счастливо, если бы приличных соседей Бог послал…

© Татьяна Хохрина