Татьяна Хохрина. Случай из жизни

— Ну, малыш, может, останешься все-таки? Глупо, честное слово! Два взрослых человека, а изображаем что-то…Ты что, сомневаешься что-ли, что я это не оценю? Или ты считаешь, что для меня наши отношения — рядовой, очередной романчик?! А тебе не кажется, что для меня это даже оскорбительно! Это ты скорее в 19 лет, как флюгер, разворачиваешься в разные стороны в зависимости от того, куда ветер дует, для тебя это все — новый опыт, новые приключения…А мне в 37 лет уже старого опыта достаточно, и я за свои слова и поступки отвечаю. И если я предлагаю тебе остаться со мной, то в отличие от твоих сопливых ровесников вкладываю в эти слова более глубокие и далеко идущие планы, чем стремление под настроение провести с девочкой ночь. И я не понимаю, что тебя гонит домой, когда между нами есть совершенно очевидный взаимный интерес. Я не верю, что все упирается в нежелание выкручиваться перед родителями! Чушь какая-то! Можно придумать миллион объяснений, почему ты ночуешь сегодня не дома…

-А действительно! Чего я упираюсь-то, как председатель совета дружины?! Самой смешно даже. Главное, и ехала-то к нему уже который раз, будучи уверена, что сегодня уж точно останусь, и все пойдет уже по-другому, но почему-то снова оглядываюсь на дверь и, словно жена Лота, превращаюсь в соляной столб, а потом уже как совсем другой персонаж, заслышав бой курантов, боюсь, что карета превратится в тыкву, подхватываю некоролевскую мантию и мелким горошком качусь в сторону безопасного родительского гнезда, из которого теоретически давно уже пора вылететь. Одно спасает — разница в возрасте, на которую он списывает мои глупости, а я — свои же сомнения.

Аня покраснела, привалилась спиной к входной двери и, опустив голову, упорно стала натягивать сапоги. Игорь замолчал, пожал плечами и сдернул с вешалки дубленку. Из подъезда они вышли молча и поспешили в сторону автострады.

Был конец марта, сырой и промозглый, настроение от этого становилось только хуже, и обоим хотелось уже скорее оказаться в теплой и уютной квартире. Каждому — в своей.

— Да, похоже, недолго музыка играла и дело движется к логическому завершению. И что ты, Аня, дурью маешься? Чего тебе не хватает? Не дает ответа…Хотя нет, знаю, сейчас опять ты загадаешь, что дальше будет, заранее зная ответ, расстроишься, что угадала, и эта нелепость будет по-прежнему заставлять тебя упираться и тащиться домой, как рыба на нерест.

Завизжали тормоза такси, и машина замерла около стоящей на обочине пары. Высокий мужчина в дубленке наклонился к окошку и спросил: «В Сокольники отвезете?». Водитель кивнул, мужчина протянул ему пятерку и помог спутнице сесть на заднее сиденье. «Позвони, как доедешь. Или утром.»

-Из-за этого все! Дура, конечно! Ну что на самом деле ему тащиться в Сокольники меня провожать, чтоб практически той же машиной спешить обратно? Детский сад какой-то! Но она ничего не могла с собой сделать. Каждый раз, как только встреча двигалась к финальному решению — ехать домой или оставаться, она думала только об одном — проводит он ее до дому или опять заплатит шоферу и отправит одну. Ей это казалось таким унизительным и гадким, что отравляло весь остаток вечера и гнало, не сворачивая, домой, чтоб при прощании задать ту же задачу и напороться на тот же ответ . Аня понимала, что он не мальчик, что глупо быть такой упертой, что ничего особенного в этом нет, только рациональное решение, что никаких выводов из него следовать не должно, но знала точно — сядь он с ней вместе в это такси, прокатись по сонному городу полчаса в оба конца и завтра она бы осталась в его доме, пока не выгнал бы. Однако, видимо, не заслужила пока…

-Девушка, что ж ваш кавалер в такой поздний час вас не только отпустил, но даже и до дому не проводил?

Еще не хватало, чтоб таксист сочувствовать начал!

— С чего вы взяли, что это — мой кавалер?! Может, это родственник или я по делу ездила? И вообще какое это к вам имеет отношение? На оплате проезда это ведь не сказывается?

— Ну видите, как вас задело! Уж точно кавалер! Хотя, на мой взгляд, такая, как вы, могла бы найти и моложе, и надежнее.

Аня посмотрела в зеркало дальнего вида, чтоб разглядеть водителя. На вид ему было лет за пятьдесят, довольно интеллигентного вида, даже не подумаешь, что таксист, но вроде вполне безопасный. Вообще она с незнакомыми людьми обычно вела себя настороженно и не вступала в откровенные беседы. Хоть времена были вполне вегетарианские, но папина школа не прошла даром. И постоянные его выработанные страхом предупреждения: «Не болтай языком, будь осторожна, не откровенничай, все может обернуться против тебя!» глубоко засели в голове и срабатывали почти автоматически. Однако сегодня ей так было тошно, после расставания оставался такой осадок, что, сама того вроде не желая, она поддержала разговор. А дядька-таксист словно почувствовал эту ее потребность, больше вопроса о провожатом не касался и заговорил легко и доброжелательно на общие темы. Через три минуты он уже знал, что Аня — студентка вечернего истфака и работает в Институте всеобщей истории, через пять — они оба уже хохотали, через семь он предложил ей пересесть вперед, чтоб он мог не только болтать, но и следить за дорогой, и дальше они оживленно трепались, как старые знакомые.

Водитель оказался на редкость сведущим в вопросах новейшей истории, знал много книг, имен и фактов, они оба смеялись над очевидными официальными нелепостями, возмущались косностью и дремучестью властей, урегулированностью жизни, невозможностью видеть мир, и Аня тайно корила себя за снобизм. не позволявший раньше ей видеть потенциально интересного собеседника в каждом встречном. Так за разговорами они доехали почти до ее дома. Свернув во двор и замедлив скорость, таксист на минуту замолчал, а потом вдруг сказал странную фразу: «Скажите мне что-нибудь на память, а я вас потом слушать буду, а то даже жалко расставаться…». Аня недоуменно уставилась на него, а он вытащил из кармана диктофон и повторил свою просьбу. Ане показалось, что она попала в ледяную полынью. Никогда Штирлиц не был так близко к провалу! Все папины назидания алыми буквами запылали перед глазами и зазвенели в ушах. Язык без костей, идиотка! Аня судорожно пыталась вспомнить, что она несла всю дорогу. Вроде ничего ж особенного, но липкий, гадкий страх мгновенно вполз за шиворот и ее начало мелко трясти. С трудом она выдавила: «И давно вы меня пишете?». Дядька улыбнулся, пощелкал кнопочками и из диктофона раздался голос Игоря: «В Сокольники отвезете?». Аня поперхнулась, не прощаясь, выскочила из машины и, не разбирая, где лужи, а где сухой асфальт, метнулась к подъезду.

Игорю она больше не звонила и не встречалась с ним никогда. Да и не надо было.

© Татьяна Хохрина