— Миша, и пожалуйста не придумывай себе несуществующие дела! Неприлично уже, наконец! Я два раза уже приглашала Елизавету Захаровну с Марьяной и потом не знала, куда глаза девать, когда отменяла якобы из-за твоей занятости эту встречу. И в третий раз этого делать не буду! Так что будь любезен, освободись сегодня пораньше, постригись, а то на дикобраза похож, оденься по-человечески, а не в эти шматы нелепые, и проведи хоть один вечер среди нормальных, приличных людей в компании достойной девушки. Уже пол головы седой, третьи очки меняешь, а всё жених. Мне уже осточертело врать и выкручиваться перед родней и знакомыми. Чего только не говорят про тебя — и что болен, и что детей быть не может, и что чокнутый. Тетя Сима Косте сказала, что ты вообще голубой! Не хватало еще таких разговоров! Ну что ты смеешься, как дурачок?! Ничего смешного не нахожу! Мне шестьдесят восемь лет и я еще надеюсь увидеть внука. И, между прочим, пока способна еще помочь его поднять, а не только нянькаться с сорокатрехлетним потенциальным папашей! Короче, хватит наговариваться, мне еще пирог печь. Чтоб был как штык!
Миша уныло поплелся в свою комнату. Хорошо хоть мать не начала вспоминать его с Маринкой жизнь и полоскать ее очередной раз…И сразу, как имя Марина всплыло в памяти, похолодели ладони и еле уловимо задрожало внутри. Прямо наваждение какое-то! И жили-то всего полтора года, оглянуться не успели, а двадцать лет выдохнуть не могу. И жениться пытался, и каких только романов не было…Первые пять лет вообще из чужих коек не вылезал, а и сейчас как глаза закрою — до сих пор всех ее именем называю…Может, мать и вправду права — надо принять решение наконец, жениться на нормальной девке, ну хоть на Марьяне этой, родить быстро пару детишек и думать о том, чем их кормить, как учить, где отдыхать, в общем — жить, а не крутить одну и ту же пластинку! Кстати, пришлось бы и квартирой заняться, тогда поневоле съехал бы наконец из этого проклятого дома, где в шкафу до сих пор пахнет ее духами, в письменном столе натыкаешься на ее пузырьки с лаком для ногтей, а в темноте парадного мерещится ее силуэт. Миша аж встряхнулся всем телом, как вылезший из воды пес, так хотелось освободиться от навалившейся тоски. И потащился на работу.
Когда он вернулся домой, издалека пахнув парикмахерской, гости уже сидели с матушкой за столом. Елизавету Захаровну Миша уже пару раз видел, а Марьяна была на новенькую. Кстати, лучше, чем он думал. Вполне ничего. Довольно миловидная, а сильные очки даже придают на удивление детский и трогательный вид. Хорошая, наверное, девка. Жаль, зря время теряет…А мама-то расстаралась! И тебе салаты-закуски, и фирменная долма, и мамина коронка — торт Медовик об восемь слоев! Как он мать-то достал своим холостячеством! На все готова, чтоб сдать его в эксплуатацию. Миша сел за стол, Марьяна сразу захлопотала, начала ему всего накладывать, раскрасневшись, как выпускница на экзамене. Или как старая дева на неожиданном свидании, что более точно. Он сам возмутился мгновенному приливу раздражения. Надо в руки себя взять, девка не виновата, что она — не Марина.
Мама тем временем, делая любознательный взгляд, как-будто бы продолжала разговор-интервью. — Марьяночка, так у Вас помимо английского еще и немецкий с испанским?? Ничего себе! Так перед Вами открыты все границы! Куда бы не забросила судьба, Вы везде будете востребованы! (Пока ее судьба забросила к Мише в столовую. И даже если бы к немецкому с испанским и английским прибавился суахили и древнегреческий, востребованность её у Миши не прибавилась бы!) — Я понимаю, Марьяночка, что работа педагога отнимает массу времени, но какой-то же досуг остается, как же Вы его проводите? По-прежнему увлекаетесь танцами? Это чудесно, это так женственно, а тело сохраняет в форме и тонусе! (О, Господи, она еще и училка! Какая тоска зеленая…Дома небось тетради проверяет и возмущенно говорит:»Семенов опять не соблюдает поля! Кукушкина так и не различает Past Perfect и Past Continuous!») Миша вдруг совсем некстати вспомнил, как на тот единственный Новый Год, который они справляли с Маринкой вместе у нее в парикмахерской, она валяла дурака, изображая свою школьную училку английского. Нацепила сразу две пары очков, стянула свои сумасшедшие кудри в хвост и подвязала поясницу платком. А ему казалось, что он сейчас умрет от любви и желания…А здесь нет платка и всего одна пара очков — и мимо…
Мама не унималась. — Марьяночка, а после окончания художественной школы Вам разве не хотелось быть художницей? Ведь у Вас даже две выставки были! Ну и что, что в школе. Это все равно большая честь! Нет, я понимаю, при таких разнообразных талантах можно выбрать любое направление и в нем преуспеть! Но живопись — это таинство…Как музыка. Мишенька между прочим окончил музыкальную школу имени Глиера. Но к инструменту подходит редко.Может, когда дети появятся, тогда…(Мама, куда тебя понесло, родная! Подожди пока с расширенным воспроизводством. Мне бы сейчас не сбежать!) Вы тоже музыке учились? Я не сомневалась, правда! У Вас такие пальчики тонкие и лицо одухотворенное, таких лиц Господь зря не дает…
Миша поперхнулся и вылетел из-за стола. Всё! Последний раз такой эксперимент по искусственному размножению! Вообще надо собрать волю в кулак и довести до конца размен квартиры. Или снять себе хоть комнату. Мать не успокоится! А попытки ее заранее обречены, ну как она не понимает. Он уткнулся лбом в холодное стекло окна. На улице было почти темно и редкие прохожие скорее угадывались, чем были видны. И,как всегда, в каждой женской фигуре он подозревал Марину. Тем более столько лет прошло. Может, вот та толстая тетка в коротком пальто, это она. Или эта, с халой на голове. А, может, худышка, спускающаяся в подземный переход…Он не услышал, как подошла Марьяна. «Не сердитесь на маму, Миша. Она стареет и хочет застать Вас счастливым. Только, как большинство мам, не знает, что Вам для этого нужно. Да похоже, Вы и сами не очень знаете, потому что опираетесь только на прошлое. Попробуйте повернуться к нему спиной и увидеть что-то впереди…»
Елизавета Захаровна и Марьяна засобирались домой. Мама даже не смотрела в мишину сторону и, демонстративно вздыхая, многозначительно убирала со стола. И Мише полегчало. Он накинул куртку и тоже пошел к лифту. Пусть мама думает, что он, как приличный человек, пошел провожать гостей. Он и правда дойдет с ними до метро. Ведь маринкина парикмахерская там совсем рядом.
© Татьяна Хохрина
Татьяна Хохрина. Тоска
— Миша, и пожалуйста не придумывай себе несуществующие дела! Неприлично уже, наконец! Я два раза уже приглашала Елизавету Захаровну с Марьяной и потом не знала, куда глаза девать, когда отменяла якобы из-за твоей занятости эту встречу. И в третий раз этого делать не буду! Так что будь любезен, освободись сегодня пораньше, постригись, а то на дикобраза похож, оденься по-человечески, а не в эти шматы нелепые, и проведи хоть один вечер среди нормальных, приличных людей в компании достойной девушки. Уже пол головы седой, третьи очки меняешь, а всё жених. Мне уже осточертело врать и выкручиваться перед родней и знакомыми. Чего только не говорят про тебя — и что болен, и что детей быть не может, и что чокнутый. Тетя Сима Косте сказала, что ты вообще голубой! Не хватало еще таких разговоров! Ну что ты смеешься, как дурачок?! Ничего смешного не нахожу! Мне шестьдесят восемь лет и я еще надеюсь увидеть внука. И, между прочим, пока способна еще помочь его поднять, а не только нянькаться с сорокатрехлетним потенциальным папашей! Короче, хватит наговариваться, мне еще пирог печь. Чтоб был как штык!
Читать дальше в блоге.