Нонконформисты, шестидесятники, кочегары и невидимки

В современной русской поэзии критики отмечают определенный кризис. Говорят даже, что с уходом Бродского поэзия вообще закончилась. На фоне этого кризиса идет дискуссия о месте поэтов шестидесятых – семидесятых годов прошлого столетия, их роли и влиянии на интеллектуальную жизнь страны. Во время выхода этих поэтов на сцену, их признания страна российской поэзии тоже переживала очередной кризис, связанный со смертью Бориса Пастернака. «Казалось, что эпоха письменной поэзии кончилась, — пишет поэтесса Татьяна Щербина, — Я знала стихи Евтушенко, Ахмадулиной, Вознесенского, Рождественского и других, но это казалось отдельным жанром, вроде эстрадных песен. Добровольно я слушала только бардов. Последним письменным поэтом был для меня Пастернак. И вдруг – Бродский, это был тот же субстрат поэзии, от Пушкина до Пастернака, которой у современных авторов я не встречала». В этой цитате уже заложены вполне определенные противопоставления ведущих российских поэтов того времени, неравновесных и тогда, и сейчас. При этом стрелка весов, отмечавших это неравновесие,  постоянно колебалась то в сторону формального преимущества одной группы, то в другую сторону.

Под поэтами — шестидесятниками мы понимаем группу, главным образом, московских поэтов: Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулину и др., выступивших на широкую арену в 60-ые годы 20 века с прямыми поэтическими обращениями к своим слушателям и читателям, однако, преимущественно к слушателям. Они откликнулись на непосредственную жажду людей к правде, открывшейся им с развенчанием идола, на которого годами молились и имя которого постоянно выкликивали на манер имени Создателя. Они были детьми людей, прошедших войну, а старшие из них и сами хлебнули военного лиха – Окуджава. В стихах шестидесятников преобладали мотивы верности к своим друзьям и любимым, к группе, с которой они себя идентифицировали. В их стихах и песнях поднимались проблемы прошедших страной этапов войны, лагерей, имевшей место массовой общественной лжи, разъедавшей души людей.

На этом фоне парадоксальным было появление Бродского, еврея, питерского поэта с восьмилетним  образованием, обращавшегося внутрь себя, к своим личным раздумьям, к своей любимой, а если иногда и вне себя, то к непонятному и отчасти полузабытому и самими англичанами Джону Донну. Бродский был не прочь, конечно, и сам выступить  перед публикой, однако оригинальная манера чтения могла привлечь часть слушателей, а другую ее часть – оттолкнуть. Авторитет и поэтическое мастерство Бродского, поддержанные Анной Ахматовой – все это, конечно не формально, поставило его во главе другой, по отношению к  шестидесятникам, поэтической группы, по своему составу преимущественно ленинградской, которую мы, и, для отличия и по существу, назовем нонконформистской.

Шестидесятники, при всей их внешней фронде, пользовались, по крайней мере, разрешительным правом на поэзию в ее напечатанном, твердом варианте, выступления, а также на, бывшие тогда очень эксклюзивными, поездки заграницу. Нонконформисты же, в частности Бродский, преследовались, сажались в психиатрическую больницу, ссылались на север, скрывались на дачах под Ленинградом и Москвой. Некоторые из них, часто выпускники педагогических, филологических и исторических факультетов ведущих гуманитарных ВУЗов, стали, чтобы избежать обвинений в тунеядстве и участи Бродского, андеграундом и фигурально, и по существу, освоив «смежные» профессии кочегаров и сантехников. Виднейшим представителем такого «сантехнического андеграунда» был, например, Виктор Кривулин. Между двумя группами поэтов, нонконформистами и шестидесятниками, были и контакты, со стороны шестидесятников имевшие отчасти патерналистские наклонности. Так Евтушенко пытался помочь Бродскому в напечатании его (Бродского) стихов. При этом с одной стороны, для публики и властей делались отвлекающие манипуляции в виде некоторых знаковых  заклинаний типа «это будет очень маленькая книжка», а с другой – делались попытки склонить Бродского к включению в книгу патриотических и славословящих стихотворений, которые, по замыслу доброжелательных «помощников», он должен будет написать, для того, чтобы книжка «прошла». Бродский не пошел на соглашения, книжка не была напечатана в России. Он пошел по пути контактов с Западом, печатания стихов там. Власти ответили на это его высылкой из страны. Объективности ради, следует сказать, что поэт этим был сохранен для мира и страны, а в последствии был необычайно возвеличен, имел славу, которая не может даже сниться рядовому поэту. Шестидесятники тоже имели формальный успех в стране и на Западе, не дотянув, однако, до мировой славы.

Была еще группа поэтов, которых я называю поэтами – «невидимками». Они не имели шумного успеха шестидесятников, им не давали для выступлений стадионов, концертных залов, зала Политехнического музея. Однако у людей, ценивших настоящую поэзию, эти поэты имели заслуженный и устойчивый успех. Поэты – «невидимки» выступали в библиотеках, литературных музеях, на литературных праздниках в усадьбах русских литераторов 19 века. Видным представителем таких «невидимок» я считаю живущую сейчас в Израиле поэтессу Елену Аксельрод, о которой Григорий Канович сказал, что в ее стихах «вы не найдете ни одной фальшивой ноты, ни одной строки, написанной в угоду кому-нибудь — говорит ли она о мире или о себе».

Бродский, Вознесенский, Ахмадулина, Окуджава  умерли. Евтушенко жив, и ему есть что рассказать о себе и своем времени. Дискуссии между тем идут. Кризис есть, но он не бесконечен. «Я так представляю себе одну из родословных в русской литературе, — написала итальянская переводчица Пушкина, Толстого и современных русских поэтов Аннелиза Аллеева, сама, кстати, поэтесса, — Толстой от Пушкина, Ахматова от Пушкина, Толстого и Достоевского, Бродский от Ахматовой, многие современные поэты от Бродского, как Борис Рыжий, Олег Дозморов, Елена Тиновская и другие. Живут, пишут, страдают и умирают уже потомки Бродского».  Хотя в этой фразе мне видятся отблески определенного, популярного одно время на Западе, генетического структурализма и стремления разложить все по полочкам, здесь есть, однако, доля истины или, по крайней мере, «надежды, потерять которую – все потерять» (парафраз немецкой пословицы).

Аннелиза Аллеева. Кто входит в эту дверь*

Не  я эта одинокая девушка

(ей велик ее траур).

Не я эта вдова

(настоящее, забытое в прошлом).

Не мои линзы, темные туфли, запястья,

уши без серег.

Не я заправляла эту землю – как одеяло,

взбивала – как подушку.

Не меня окружили стеной

высокие кипарисы.

Не я. Это она впереди кортежа,

наследница горя.

Это она в молитве преклоняет колени.

Это она плачет. Утешьте ее.

………………………………..

Кто входит в эту дверь,

отделен от земли,

как цветы в его руках.

……………………..

Вот пишу, и уходит

каменное горе.

Это я его провоцирую,

хожу вокруг да около, злюсь.

А оно царапается, гадина.

Чернила текут, чернея,

или карандаш – пока

витийствует, мозолит руку,

стачивает грифель.

* Перевод Л.Лосева

———————————

http://gefter.ru/archive/9082

12 комментариев для “Нонконформисты, шестидесятники, кочегары и невидимки

  1. Это попытка сохранить хотя бы осколки моей прежней статьи «Последняя несвобода Иосифа Бродского», поставленной в моем блоге. Статья была безвозвратно уничтожена каким-то злоумышленником:
    «С блогов «Семи искусств» Saturday, June 05, 2010 at 03:18:30 (EDT)
    Последняя несвобода Иосифа Бродского Posted By Ефим Левертов on 2 Июнь 2010
    На конференции, посвященной 70-летию со дня рождения Иосифа Бродского, я приобрел небольшую книгу друга Бродского Якова Гордина “Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел” (М.2010). Это – книга воспоминаний и эссе автора об Иосифе Бродском. Все шло хорошо, я с удовольствием и пользой для себя читал эту содержательную книгу, пока не дошел до отрывка, в котором автор рассказывает о том, как отмечался сороковой день со дня смерти поэта. Вот здесь моя еврейская душа немного опечалилась, ведь Бродский, каковы бы ни были его личные взгляды на вопросы религии, был евреем. Это общеизвестно , и в этом также не сомневался и он сам, если только можно так сказать. ”В конце-концов, мы же просто евреи” , – мог он пошутить о себе….». http://blogs.7iskusstv.com/?p=1986

  2. Я что-то кризиса в поэзии не вижу. Хороших стихов неизмеримо больше, чем я могу успеть прочитать. Смотрите хотя бы этот сайт, его блоги. После крушения советской власти можно говорить о кризисе книгопечатания, кризисе гонораров, но это другое.

    Если понимать кризис как качественные изменения в поэзии, то при Пушкине он был посущественней.

    1. «После крушения советской власти можно говорить о кризисе книгопечатания, кризисе гонораров, но это другое.» — книг печатается «выше крыши», а гонорары у Донской, Марининой и др. просто зашкаливают.
      «Если понимать кризис как качественные изменения в поэзии, то при Пушкине он был посущественней.» — это так. Если взять, например, Ломоносова или Державина, то это будет ужасная архаика. А сегодняшний русский язык начинается, действительно, с Пушкина. Поэтому именно сегодня, в день рождения Пушкина, по решению ЮНЕСКО отмечается День русского языка.

  3. Добавлены слова Григория Кановича о Елене Аксельрод.

  4. По второму пункту. Вроде бы существовала пресловутая «четверка» — и все остальные. Но в этой четверке были поэты – Вознесенский и Ахмадулина, был просто приличный человек – Рождественский, а был четвертый, по непонятным мне причинам неизменно называемый первым… Что касается «невидимок» — это определение горестное для всех для нас, которые создавали читательский фон шестидесятых; mea culpa, конечно, да ведь только не я один – все мы повинны, что в Политехническом и на стадионах неистово аплодировали Евтушенко – будто бы не было в эти же дни (не говоря об Иосифе Бродским – но он за скобками), таких поэтов, как Александр Межиров, Александр Аронов, Семен Липкин, Давид Самойлов, Олжас Сулейменов, Олег Чухонцев… Поджав губы, допускали в этот список Булата Окуджаву, сознательно опуская при этом Александра Галича и забывая об Александре Городницком, Новелле Матвеевой, Дмитрии Сухареве…

    Два слова относительно третьего пункта: «Жертвоприношение Исаака» делает Бродского еврейским поэтом не в большей мере, чем «Клянусь четой и нечетой» делает мусульманским поэтом Пушкина.

    1. Дорогой Виктор!
      Полностью с Вами согласен.
      Очень прошу Вас поставить первый абзац Вашего комментария в качестве отзыва на мою статью о Елене Аксельрод. Этот Ваш абзац буквально ложится на заключительный абзац моей статьи.
      Адрес статьи http://7iskusstv.com/2012/Nomer3/Levertov1.php
      Если у Вас какие-то затруднения, то я прошу Вашего разрешения скопировать Ваш упомянутый абзац в отзывы к моей статье.
      Спасибо.

    2. Спасибо Вам за полученное по почте разрешение, уважаемый Виктор.

  5. 1. Тут предмета для спора нет: мы оба согласны в том, что реакция Т.Щербины на утрату не есть кризис поэзии.
    2. Например, Олег Чухонцев. Отмеченная Вами Елена Аксельрод. И не только они.
    3. Принято.
    4. Неравновесность — всегда в чьих-то глазах. Кстати, Щербина, может быть, и имеет её в виду, но о ней не говорит.
    5. Обидеть Вас, Ефим, никак не хотел, но чётко артикулированного нового подхода к теме не заметил, а ворошить вороха литературы, простите, недосуг.
    А в общем всё это материи весьма расплывчатые и различия мнений о них естественны.

    1. Мне кажется, что у нас нет разногласий.

  6. 1 Под кризисом поэзии я понимаю то, о чем пишет Татьяна Щербина, не более.
    2 Очень хорошо! Назовите, пожалуйста, представителей этой плеяды. Можно ли их как-то охарактеризовать? Я здесь не касаюсь профессиональной стороны дела, здесь лишь предпринята попытка представить поэтов в их общественном ракусе, что-ли.
    3 Полностью согласен. Бродский был просто евреем, а не еврейским поэтом, здесь я поспешил.
    4 В словах Щербиной я вижу противопоставление — две чаши весов, которые могут быть одного, равного или переменного веса. В последнем случае чаши весов качаются.
    5 Спасибо за понимание пафоса моей заметки (не эссе, конечно). Она совершенно самостоятельная, ни одной идеи в ней ни у кого не взято. Что касается многих и многого, то буду рад Вашему дополнению.

  7. Совершенно непонятно, что такое «кризис поэзии»? Понятны переживания ухода поэта любящими его, но это их, а не поэзии кризис.
    «Поэты-шестидесятники» с делением на «стадионных» и «невидимок» — это упускает из вида целую плеяду поэтов, без которых русская поэзия не была бы собой, да к тому же никоим не описывает поэзию 1960-ых.
    И. Бродский не был «еврейским поэтом».
    «Равновесность поэтов» — её никогда не существовало в силу принципиальной невозможности.
    Пафос эссе понятен, но тему оно затрагивает, IMHO, лишь по касательной и в основном с того бока, о котором уже многими и многое сказано.

Обсуждение закрыто.