Александр Иличевский. Три миниатюры (20 сентября)

Время уносит нас за горизонт, как облака — тихие свидетели нашего бытия, скользящие по небу.

Мы давно уже утратили себя в череде лет, среди руин и разорений, но снег продолжает падать — он ослепляет нас своей белизной, но не видит нас, не замечает. Как будто мы больше не существуем, как будто и не существовали вовсе. Но вот что любопытно: это забвение — оно в чем-то приятно, господин А. Вы, господин Сожженный Человек, вы, кто был когда-то полон жизни, вы принесли нам больше удовольствия, чем можно себе представить. И теперь, как бессрочные должники, мы не знаем, как отдать этот долг.

Снег ложится на ваши обугленные руины, на остатки того, что некогда было великим и живым. И все-таки, сколько бы его ни выпало, он не сможет укрыть белизной весь этот хаос, эти дымящиеся осколки прошлого. Мы как будто должны снежной пустыне нечто большее, чем просто наш взгляд, но, между тем, в промежутках между строками скрывается карнавал — дикий, необузданный, как сама жизнь.

Зима всегда была непредсказуемой. Ее свобода, ее бесшабашное веселье среди сугробов — это застывшие моменты, которые невозможно пересказать. В них застыли и остовы брошенных машин, и забытые костры на замерзших берегах рек. Там, где черные пятна земли выглядывают из-под снега, где деревья стоят оголенными, безмолвными.

Есть такие книги, которые нельзя поднять — они давят своей тяжестью. «Атлас облаков» — одна из них. Эта книга — не просто о небе, это карта бесконечности, бесплотности, которую невозможно постичь полностью. Наш герой — он словно бомж среди войн и хаоса, человек без дома, наблюдающий за небесами, собирающий свои облака, как самые драгоценные воспоминания. Его атлас — это собрание форм и видов, невесомых и эфемерных, как и сама жизнь. Он знает каждое облако, каждую его разновидность: высокослоистые, перистослоистые, чечевицеобразные — все они запечатлены в его памяти, как мгновения ушедших лет.

Но война — она меняет даже облака. В небесах над полем боя они становятся другими — карманными, как бы готовыми в любой момент раствориться, исчезнуть. Это символы времени, когда небеса перестают быть просто фоном и становятся ареной битвы за пространство и свободу. Вот почему, дорогой Сожженный Человек, я говорю тебе: пора. Время пришло, голоса теней шепчут нам о пути, который необходимо пройти. Мы не можем больше спать — нас ждет дорога.
Теперь — время писем. Бумажные оригами в виде журавликов, корабликов, а может быть, саванов, исписанных стихами. Время для танца марлевой балерины, кружащейся на ветру над пустой площадью. Время для стремян, когда мы должны вскочить на своих невидимых мустангов и отправиться на поиски неведомых кладов. Это время воздушных катакомб, где прячутся наши слова, наши мысли, наши страхи. Время, когда больницы лечат всех — не только телом, но и душой.
Мы живем в эпоху, где исчезают старые миры — гетто, где прятались бесприютные души, теперь пусты, а бездомные кошки наконец обрели корм. Мы поднялись так высоко, что дыхание перехватывает — это не страх, это восторг от того, что мы способны ощущать жизнь в ее полноте, даже на такой высоте.

Дорогой профессор А, не стоит ли напомнить, что небо, построенное из прорех в облаках, зовет нас к полету? Мы, потерпевшие крушение, разбросаны по берегам, по причалам, но вот настал час вновь собраться. Мы надеваем новое снаряжение, готовясь к подъему. И в этот раз мы летим не для того, чтобы уйти от земли, но чтобы заполнить собой прорехи в облаках, вернуть им их цельность.
Мир изменился. Нет больше казней, нет больше крови, нет больше ужаса, что когда-то сковывал нас. Есть лишь небо, и оно ждет нас.

**********************************

Звезда VY в созвездии Большого Пса — это свидетель прошлого, свет её достиг нас после долгого пути, который начался, когда первые фараоны строили свои усыпальницы в пустыне. Мы смотрим на её свет, как на закат тысячелетий, на иллюзию, которая уже давно не существует, но все ещё доносится до нас через бесконечность пространства. Когда этот свет покидал её раскалённые слои, цивилизации рождались и исчезали, а реки времени текли, стирая следы империй. Пять тысяч лет — это лишь мгновение для звезды, но для нас — это вся история человечества, от первых городов до освоения космоса. В этом свете мы видим не только далекую звезду, но и своё собственное отражение в зеркале времени.

Два миллиарда километров между полюсами VY, величина, несоизмеримая с нашими земными представлениями. Это расстояние превосходит наши возможности и понимание, его масштаб — это сама вселенная, воплощённая в одном из её величайших чудес. Наше Солнце, скромное и вечно сияющее, кажется жалким жуком-скарабеем рядом с колоссом, каким является VY. Но этот скарабей, как символ вечности и силы у древних египтян, несет в себе мощь, которую трудно постичь. Если бы кусочек его термоядерного ядра, крошечный, как человеческая голова, оказался в руках людей, он бы стал источником энергии на тысячелетия. Это был бы дар, способный заменить целые города, пирамиды, и, может быть, даже мечты о вечной жизни.

Звезды кажутся нам вечными, они всегда были над нами, и кажется, что они всегда будут, но расстояния до них кажутся ужасными не просто из-за их числового выражения. Мы можем представить себе бесконечность как абстракцию, но, стоя перед бездной, осознаем её силу и величие. Мы думаем о нейтронных звездах, о чёрных дырах — таких плотных и разрушительных явлениях, что они кажутся пределом всякого представления о мощи природы. Но даже они — лишь физические объекты, подчиненные законам вселенной, тогда как человек, хрупкий и смертный, способен осознавать это величие. Именно в этом сознании кроется наша уникальность, наша непревзойдённая сила.

Сириус, алмаз на небесной короне фараонов, горит так ярко, что его сияние могло бы испепелить всё живое. И все же, что такое этот алмаз перед человеком? Горсть звездной пыли, ещё одна точка света на полотне ночного неба. Звезды кажутся нам божественными, но именно человек способен осознать свою смертность, своё ничтожество перед вселенной — и именно эта способность, этот дар осознания делает его сильнее любого алмаза, ярче любого светила. Фараоны строили свои пирамиды, надеясь на вечную жизнь, но истинная вечность — в нашем умении постигать и преобразовывать этот мир.

*******************************

В сущности писать стоит хотя бы для того, чтобы показать, чем человек отличается от животного. Если вдуматься, эта формулировка исключает тему лишнего человека. Где-то на этой грани находится разность между Достоевским и Толстым. У последнего все люди нужные. А у первого герои постоянно совершают необязательные деяния. В принципе Раскольников женщин мог бы и не убивать. Но тогда бы не было романа, не было бы Достоевского, у которого все время герои западают в животно-варварское состояние, и на этом строится конфликт необязательных поступков и слов. Толстой же нам говорит о необходимом и долженствующем мире, и в этом его торжество, хотя и исполненное трагедии. У Толстого Каренина жертва необходимости, в то время как Раскольников жертва никчемности. Это два настолько разнесенных полюса смыслов, что между ними помещается пропасть, в которой затерялся этический левиафан.