ГАСАН ГУСЕЙНОВ. ФЕМИНИТИВЫ И ПОЛИТИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ

Доктор филологических наук Гасан Гусейнов в своей еженедельной колонке на RFI о словах высказывает гипотезу о природе раздражения, которое вызывают у многих россиян феминитивы. Откуда берется это раздражение и как с ним бороться?

Доктор филологических наук Гасан Гусейнов © фото из личного архива Гасана Гусейнова

Когда долго находишься в текущем официальном российском политическом пространстве, непременно нужно хотя бы на время (а лучше — навсегда, усмехнется кто-то и будет прав, но мы — филологи, и работать надо), так вот, непременно нужно уходить хотя бы на время на сеанс детоксикации. Либо прямо к детям, еще не затронутым мерзостью текущей эрэфийской школы, либо в то уже далекое прошлое, когда казалось, что выход из свинцовых мерзостей российской жизни казался достижимым хоть в следующем поколении.

Один из коридоров такого выхода, крепко заваленный в последние несколько десятилетий, как раз связан со словами, с отдельными словами и словечками, вызывающими у многих людей пощипывание в горле и в носу при употреблении.

Да-да, вы не ошиблись: речь опять пойдет о феминитивах, или словах женского рода для обозначения рода занятий или профессии человека. Самое поразительное в этом давненько уже тянущемся разговоре, загадочное упорство, с которым некоторые люди сами загоняют себя в род культурной невменяемости. Происходит это довольно просто: нужно на место твердого знания поставить непосредственную эмоцию, и дело в шляпе. Покажу это на нескольких свежих примерах.

Начнем от обратного — со слов, которые имеются, как многим кажется, только в форме феминитивов.

Например, ужасно обидное слово «проститутка». Этот тот случай, когда феминитив вытеснил давным-давно известную мужскую форму слова, или маскулинитив, «проститут».

Почему давным-давно? Да потому что мы находим его у М. Е. Салтыкова-Щедрина и В. В. Розанова, а в двадцатом веке — у Корнея Чуковского и Андрея Платонова.

«Ученый, насколько он публикуется, писатель, насколько он печатается — суть, конечно, проституты» (Вас. Вас. Розанов)

«Ежегодно на проституцию тратит человечество около пятисот миллиардов рублей, не считая косвенных затрат здоровья, потери колоссального времени, наличия целого международного общественно вредного класса проституток и проститутов и пр. и т. п.»

Андрей Платонов. Антисексус (1926)

Как так вышло? А очень просто: за «проституткой» маскулинно-шовинистическому обществу показалось удобным и приемлемым сохранить эту форму. А вот особь мужского рода хочется обозначить как-то иначе, если и не поласковей, то как-то серьезнее.

В комментариях к этим моим словам я получил несколько комментариев. Как, должно быть, казалось самим комментаторам, они предложили мне слова, для которых при всем желании феминитива не обрящешь. В самом деле, не может же быть феминитива к слову «виртуоз». Но вот мы забираемся, не без помощи Корпусного словаря русского языка, в глубины русской литературы, и выныриваем с такими примерами в зубах.

«Все гости обступили виртуозку и дивились искусству игры; но удивление многих увеличилось донельзя, когда правая рука Софьи, перескочив через левую, заиграла на басах».

А. Ф. Вельтман. Неистовый Роланд (1834).

«Однако, несмотря на это обстоятельство, я почелъ долгомъ сдѣлать всевозможное дли доставленія успѣховъ виртуозкѣ, меня плѣнившей…

Но позвольте спросить — тутъ виртуозка улыбнулась, и единственный зубъ, находившійся у ней во рту, появился во всей своей огромности — позвольте спросить, по какой причинѣ вамъ захотѣлось представить меня, пожилую женщину, какою-то хорошенькою и очень-молодою виртуозкой?»

А. В. Дружинин. Заметки петербургского туриста (1856)

Вы скажете, что это писатели какие-то второстепенные. Ну хорошо.

«Как она поет, князь! Она, можно сказать, виртуозка, настоящая виртуозка! И если б вы знали, князь, — продолжала Марья Александровна вполголоса, когда Зина отошла к роялю, ступая своею тихою, плавною поступью, от которой чуть не покоробило бедного старичка, — если б вы знали, какая она дочь!»

Ф. М. Достоевский. Дядюшкин сон (1858–1859)

« — Я слушала, моя милая, — начала она, — вы удивительная виртуозка».

И. С. Тургенев. Дворянское гнездо (1859)

Не смотрите на меня насупившись, лучше послушайте дальше.

Кто-нибудь скажет, что феминитивы появляются позже, чем «нормальные маскулинитивы». А то и вовсе становятся предметом модного разговора, вставляются в язык там, где на них и спроса-то нет. Ведь профессии, как учили нас в советской школе, полагается писать в мужском роде. Но верно обратное: феминитивы сознательно изгоняли из языка, чтобы тексты отвечали этим правилам, а мужское государство торжествовало победу над человеческим.

Итак, летчик и летчица.

«Вчера, ранним утром, на гатчинском аэродроме в школе летчиков состоялся выпуск новой летчицы спортсменки Е. В. Анатра».

Вести (17.10.1911) // «Петербургская газета», 1911

«Русская летчица г-жа Галанчикова, проживающая, в настоящее время в Берлине, беседовала 15 ноября с нашим корреспондентом».

Вести (30.11.1912) // «Вечернее время», 1912

«Сегодня отправилась в действующую армию по распоряжению главнокомандующего северо-западного фронта известная летчица, совершавшая неоднократно полеты на Корпусном аэродроме, а также летавшая вне конкурса на военных аэродромах княгиня Е. Н. Шаховская». Летчик княгиня Е. Н. Шаховская (30.11.1914) // «Столичная молва», 1914

Меня зацепила привычная несуразица в заголовке «летчик княгиня», но тут же напомнила еще один заковыристый вопрос скептика. Ну хорошо, сказал он, а как вы образуете слово женского рода от слова демагог? Нет ничего проще. И заимствованные, и собственные слова, оканчивающиеся на -ог, обладают давно проверенным суффиксом женского рода:

Если есть бог, то есть и богиня; если есть герцог, то есть и герцогиня; если есть демагог, то почему не быть демагогине?

Неточно у нас называют слова общего рода — недотрога, выскочка, пиита, зазноба и тому подобные, по внешнему виду похожие на феминитивы, но не феминитивы. Их точнее по смыслу было бы называть словами переходного рода, потому что они могут переходить из мужского рода в средний, а из среднего — в женский. Например, мимоза может быть названа «недотрогой», а можно и другое растение или какое-нибудь капризное дитя назвать «недотрогой», и тогда это слово приобретет род своего суверена.

Пойдем, однако, дальше — к раздражающим общественность феминитивам.

Маркитанты и маркитантки.

«У ворот лежал, с отрубленными руками, старик монах, захваченный при последнем отступлении Гудовича [имеется в виду „доблестный“ русский маршал Иван Васильевич]. На крыльце валялась обезглавленная болгарка-маркитантка. Возле был брошен, рассеченный, обнаженный ребенок».

Г. П. Данилевский. Потемкин на Дунае (1876)

Народовольцы и народоволки. Директора и директрисы. Офицер в первую мировую соседствовал с офицеркой. Последних было исчезающе мало, но они были, а главное — слово для них имелось. И, как с летчицей, никакого неудобства и раздражения не вызывало.

«Мелькает на прогулке совсем юная девочка, с крашеными в ядовитую краску волосами. Лицо смазливое; говорят, „чекистка“. Под коротеньким пальто ярко-фиолетовые чулки, неизменно фиолетовые».

Н. Л. Давыдова. Полгода в заключении (1920–1921).

«Собрались: командир полка, несколько коммунистов, два чекиста, члены Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией — латыш Гайдук и Шлоссберг, со Шлоссбергом его неизменная спутница, чекистка Дженни, и еще две комиссарские содержанки: сод-ком, обе бывшие барышни общества, Мими Гранилина и Беби Дранцова».

П. Н. Краснов. От Двуглавого Орла к красному знамени (книга 2) (1922).

Мораль из всего этого какая?

Очень и очень грустная. То, что я сейчас скажу, это только гипотеза — временный результат наблюдений. Без всякой статистики. Глубокие интервью о словах, в которых мы живем.

А живем мы по-прежнему в агрессивных мужских государствах. Самое нам знакомое и одно из самых зубастых и опасных в современном мире, самых злобных и прямо-таки садистских по отношению ко всем своим слабым и незащищенным, это — Российская Федерация. Государство это не просто говорит со своим населением. Оно над этим самым населением издевается. И вот объект издевательства — бывший простой советский человек — ничего не может своему государству ответить по существу, не рискуя получить за это в том или ином виде по зубам.

Это касается и многих людей в рассеянье, в релокации, бегстве, в эмиграции. И им приходится то, что кажется новым и раздражающим, отстранять от себя, отталкивать иной раз двумя руками. Все сказанное сказано и для них: русский язык по-прежнему богаче, неимоверно богаче того, что вам преподавали в школе. А главное — подвижнее. Текущий правящий режим в РФ, как и вся обслуживающая его культура, уйдет, не без следа, но уйдет. И тогда многое из того, что сейчас заилилось и поросло камышом, люди будут очищать от упрощающих форм. Одна из таких форм примитивизации языка и жизни попросту совпадает во времени и в пространстве с главным стержнем политической жизни РФ — вооруженного подвида живых существ, истребляющего соседние народы и стачивающего не только зубы и клыки мужской части, но и жизни, которая и не сможет завязаться благопожеланиями беспомощных врагинь феминитивов.