Андрей Ширяев
Когда прекращается ветер, становится пылью –
бессмысленно тёплой, как пиво в заплечной холстине
к полудню, встаю, забираюсь на спину кобылью
и еду к базедовой горке на горле пустыни,
к торговцу оружием и лотерейным картоном,
где каждый квадрат – воплощение вялой надежды
на рюмку текилы, а, может, и домик, в котором
роились когда-то в углах наглецы да невежды,
а нынче всё чисто, проветрено, вымыто с мылом
и щёлочью, и занавески с большими цветами
на маленьких окнах, и мир, и улыбка на милом
волшебном лице, и любовь по ночам, и цунами
восторга друг другом, и клёкота в лёгких, и глобус
качнулся, и – шёпотом: «тише, любимый», и дети
за стенкой на новых кроватях, и школьный автобус
с утра у дороги, и жизнь бесконечна, и эти
кусты под кирпичной стеной, и бельё на верёвке,
картофельный суп, кисловатые ягоды в чашке,
и дети растут на глазах, а при должной сноровке –
и внуки, и правнуки. Старость и книги. Ромашки
для Девы. Билет. Лотерея. Охрипшую сойку
уносит вернувшийся ветер. Качается вера.
И бог с ней. Бросаю бумажное счастье на стойку,
плачу за патроны. А чёртовы слёзы – от ветра.
Валерий Черешня
Моя природа – вслушиваться в звук,
до времени возникший и летящий,
и по его способности разящей
догадываться, кем натянут лук.
И вся моя работа – звук сберечь.
Протяжный отклик, свойственный природе,
благословить на медленные роды
и, нехотя, отдать в людскую речь.
Так неизбежно зреет сталактит:
чем тише я, тем звук сильней и внятней,
чем меньше я – тем строже, тем громадней,
исчезну я – он всё заполонит.
Ефим Бершин
Разговоры, сплетни, пересуды.
Начинаем с чистого листа.
Все готово для битья посуды:
вот – подразделения Иуды,
вот – подразделения Христа.
Как они похожи! К масти – масть.
Словно чемоданы на платформе,
как романс на старом патефоне,
где ни слов, ни музыки понять
не дано. И поздно понимать.
Черный ангел над землей гостит.
Бедный Иов, жалобы податель,
видно отвернулся твой Создатель
навсегда. И больше не простит.
Ведь дожди не ведают стыда
в пору зарождения разливов.
Где твои бескрайние стада,
бедный Иов?
Вот и ливень.
Полыхает сад
так же, как и много лет назад
накануне казни и спасенья.
Только б научиться воскресать
в понедельник после Воскресенья.
АНДРЕЙ ШИРЯЕВ / ВАЛЕРИЙ ЧЕРЕШНЯ / ЕФИМ БЕРШИН
Андрей Ширяев
Когда прекращается ветер, становится пылью –
бессмысленно тёплой, как пиво в заплечной холстине
к полудню, встаю, забираюсь на спину кобылью
и еду к базедовой горке на горле пустыни,
к торговцу оружием и лотерейным картоном,
где каждый квадрат – воплощение вялой надежды
на рюмку текилы, а, может, и домик, в котором
роились когда-то в углах наглецы да невежды,
а нынче всё чисто, проветрено, вымыто с мылом
и щёлочью, и занавески с большими цветами
на маленьких окнах, и мир, и улыбка на милом
волшебном лице, и любовь по ночам, и цунами
восторга друг другом, и клёкота в лёгких, и глобус
качнулся, и – шёпотом: «тише, любимый», и дети
за стенкой на новых кроватях, и школьный автобус
с утра у дороги, и жизнь бесконечна, и эти
кусты под кирпичной стеной, и бельё на верёвке,
картофельный суп, кисловатые ягоды в чашке,
и дети растут на глазах, а при должной сноровке –
и внуки, и правнуки. Старость и книги. Ромашки
для Девы. Билет. Лотерея. Охрипшую сойку
уносит вернувшийся ветер. Качается вера.
И бог с ней. Бросаю бумажное счастье на стойку,
плачу за патроны. А чёртовы слёзы – от ветра.
Стихотворения Валерия Черешни и Ефима Бершина читать в блоге.