Александр Баунов

Вчерашний день рождения режиссерки Жени Беркович и драматурга Светланы Петрийчук, который, похоже, никак не был отмечен даже в тех российских театрах, которые вроде бы еще ничего — ни словом, ни делом, ни костюмом, ни цветом, ни музыкой, разве что «помышлением».

Меньше всего собираюсь давать советы, как действовать в очень страшной обстановке, процитирую абзац из «Конца режима», который относится ко времени, когда страх уходит. И тогда расцветает корпоративная солидарность, вроде той, что совсем недавно мы видели в деле Ивана Голунова. Собственно, такое корпоративное бесстрашие и является одним из признаков упомянутого конца.

«4 февраля 1975 г. впервые в истории франкистской Испании театры устраивают забастовку. В первую очередь бастуют звезды театральной сцены, но без них играть невозможно. Забастовка затрагивает не только городскую интеллигенцию и буржуазию, но и семьи важных чиновников, привыкшие к престижному культурному досугу. Непосредственный повод – спор с властями о том, кто будет представлять театры на переговорах с работодателями — официальный вертикальный профсоюз или избранная актерским сообществом независимая комиссия из 11 человек. Мир художественной интеллигенции давно один из самых оппозиционных, редкая постановка не содержит политических намеков. Все устали жить в условиях цензуры и терпеть выходки агрессивных патриотов. К тому же политика – тоже театр. Актеры, режиссеры, художники, композиторы не хотят оставаться в нем просто зрителями. Забастовка длится девять дней. Когда театры открываются, публика встречает выходящих на сцену актеров бурной овацией – больше за забастовку, чем за спектакли».

В России периодические возвращаются к апокрифу о датской королевской семье, которая во время гитлеровской оккупации вышла на люди с нашитыми на одежду желтыми звездами, вдохновив на повторение жеста других датчан. Классический предшественник «я/мы». Одним из признаков конца режима будет, когда в один прекрасный день, например, все журналисты, вообще пишущие где-либо и выступающие выйдут с плашкой иноагента, не побоявшись, что им ее наклеят по-настоящему. А театры просто не сыграют спектакль, когда тронут кого-то из их среды. Условием тут, конечно, широкая корпоративная солидарность: горизонтальные связи сильные вертикальных страхов. И некоторая чувствительность государства к таким уколам. Как в Испании за десять месяцев до смерти диктатора — чьи, кстати говоря, последние годы жизни были мрачнее предпоследних.

Хорошее напоминание, что автократии заинтересованы в разобщенности и цинизме граждан: зачем рисковать, когда можно занять место рискующего, вертикальная солидарность с начальством потенциально окупается лучше, чем горизонтальная с коллегами, соседями, поставщиками услуг и т.д. Вернее так, режим заинтересован в том, чтобы доверие и горизонтальная солидарность граждан реализовывалась внутри некоего заданного вертикально столба (пример — волонтеры СВО), а за пределами этой высвеченной прожектором сверху зоны царили тотальный цинизм и недоверие.

Одна из ошибок автократий состоит в том, что они не удерживают эту заданную границу разрешенной солидарности. Либо внешний цинизм становится тотальным и пожирает ту самую зону вертикально структурированной эмпатии (и тогда возникает Тимур Иванов или поздняя советская бюрократия, пропитанная неверием в собственный проект), или солидарность выходит за разрешенные/поощряемые границы, и тогда возникает забастовка мадридских театров, я/мы Голунов, или коллективный день иноагента.