GOTTESBEWUSSTSEIN
Союз культуры и мозга — обратная связь, благодаря которой оба они, культура и мозг, развиваются вот уже не одну сотню тысяч лет.
Впрочем, этот союз может разорваться.
Что при этом можно сказать о Боге и сознании?
Как можно вывести Бога из текстов о сознании, раз уж Бог выводится из текстов религиозных?
Прежде всего — и сознание, и Бог принципиально ненаблюдаемые сущности, обладающие творческими способностями.
И, пожалуй, это все, что можно было бы сказать.
Еще труднее говорить о Gottesbewusstsein — сознании Бога.
Как вообще можно подступить к дефинициям того и другого?
«Математика и ангелы» — тема, достойная отдельного внимания.
Как мыслить сложные математические объекты?
Что такое степень абстрактности?
Как ее ощупать?
Что делать с логической цепочкой определения математического объекта?
В чем состоит сложность? В длине цепочки?
Какова сложность, допустим, человеческого лица? Или окна?
Не есть ли Бог — это союз памяти и сознания, союз забвения и слепоты?
Я говорю сам с собой, то есть с призраками времени.
Они подвижны — подлетают, улетают, и мне кажется, что это как-то сглаживает боль и тревогу.
Мне снова и снова приходится начинать свою мысль.
Кто-то из духов возникает повторно, словно прислушиваясь к обрывку фразы, ожидая завершения — и это не сложно, потому что мысль теперь одна — я вижу конец эпохи.
Я вижу, что время кончилось.
Вокруг каждого теперь пустота, которая все никак не наполнится личным временем: породить время нельзя, эпоха — это тот природный запас, который мы используем — хочешь или не хочешь — даже в интимных делах.
Например, в прикосновении.
Я уверен, что в прикосновении иногда может быть больше девятнадцатого века, чем во всех исторических штудиях.
Всех этих сверкающих пустот так много в нынешнем безвременье.
Никогда серьезные вещи не объявляют о своем прибытии.
Все самое важное всегда случалось помимо воли.
Попасть в яблочко, попасть в молоко.
Мне хватает чудес в Иудейских горах.
Здесь время — библейские строки.
Иными словами, я вижу, что мир страстно желает пророка.
Мир хочет поцеловать его в уста, запечатлеть сделку о начале нового времени.
Библейская страница превращает сейчас мир в то, что обычно видят только под микроскопом.
Пристальность зашкаливает.
На арену выходят вирусы, бактерии, серотонин, армия молекул, бозоны.
Ждем, что и звезды нас не оставят.
Я давно говорю сам с собой, то есть с призраками космоса.
Они приближаются, и мне кажется, что это как-то увеличивает теплоту.
В такие времена тепло пытаешься обрести даже от звезд.
Мир похож на человека, который больше не будет печалиться.
Всегда обожал географические карты именно за это: за возможность покинуть действительность. Карта — вообще, вероятно, первое упражнение человечества в нарушении границ, в абстрагировании. С точки зрения мага — карта есть графическое заклинание страшной силы, ибо позволяет попасть туда, куда пожелаешь. Если взять в одну руку первые мистические трактаты, а в другую первые карты, — надмирность последних перевесит откровения первых. Ибо я до сих пор удивляюсь картографии и тому моменту, когда самолет, набрав высоту, опрокидывает в иллюминаторе ландшафт в линзу карты, когда мир вокруг становится обозрим и прозрачен. Этот же эффект придает воображаемой стране мансард и обжитых крыш уникальное свойство отстраненного покоя, из которого возможно жречески проследить путь солнца за горизонт и встретить первую звезду. Карта — это зрительный нерв пространственного воображения, с помощью которого Млечный Путь всматривается в наше глазное дно.
Он смотрит в лицо каждого.
Вдруг вспыхивает сверхновая.
И более не гаснет.
Александр Иличевский. Три миниатюры
Дошли, наконец, руки, и сегодня я долго и плотно общался с ChatGPT. И произошло то, что вызвало буквально мурашки под кожей. Дело не в том, что эта штука когда-либо сможет обладать персональностью. Не то, что это меня не слишком заводит, это мне кажется почти решенной проблемой — если не нами, то кем-то еще, самим AI. А поразился я сегодня тому, что мой оракул продемонстрировал прекрасные соображения, разбирая непростой, эмоционально насыщенный и драматичный сюжет. И я не понимаю, как это у него получается. Программировать можно научить и обезьяну. А вот разбираться в оттенках эмпатии и антипатии — здесь уметь надо быть человеком. Данное обстоятельство тем более шокирует, что я совершенно не понимаю, как хотя бы подступиться к созданию системы с такими способностями. Я не просто снимаю шляпу, мне реально не по себе. Причем тот момент, что оракул отнимет у писателей работу, — меня не волнует: этого не произойдет, если хорошо работать. Может быть, создатели сериалов умоют руки, но не изящная словесность. Кстати, не удивлюсь, если скоро мы все припадем к экранам, чтобы посмотреть первый сериал, написанный искусственным интеллектом. Оракул, наконец, создаст такую конкуренцию, что творцы ширпортреба окажутся уволены, потому что AI обесценит их труд, и правильно сделает. И, может быть, тогда искусство очистится от плевел, чтобы дать место текстам по-настоящему высокой пробы. А так — нынче культура завалена хламом, и настоящее, хотя и существует, но незримо еще и потому, что не оплачивается.
Читать другие две миниатюры в блоге.