Автор: „Раз в сто лет Иисус Назареянин встречается с Иисусом Христом в саду на холмах Ливана. И они ведут долгую беседу, и всякий раз Иисус Назареянин, уходя, говорит Иисусу Христу: „Друг мой, боюсь, мы никогда, никогда не сговоримся.“
Я вспомнил об этих словах Халиля Джебрана, когда наткнулся на записи одной беседы с господином N, происшедшей в 2021 году. Все началось с обсуждения тезиса Николая Бердяева: „Свобода есть право на неравенство“. Довольно быстро наш разговор перешел к теме свободы как таковой, и он написал мне: „Вы говорите о каких-то внешних свободах, а я говорю об истинной внутренней свободе человека, требование же внешней свободы означает отсутствие у человека этой истинной внутренней свободы. Например, Христос никогда не требовал у иудейских властей внешней законодательной свободы проповедовать своё учение. Он не стучал кулаком по столу в синедрионе, чего-то требуя, не устраивал митингов, не поднимал восстаний и не одобрил поступок Петра, когда тот, пытаясь отстоять для Христа внешнюю свободу, повредил ухо Малху. Потому что Христос не мог не понимать, что, как только он начнёт добиваться внешних свобод, так сразу же он пойдёт против собственного учения, сущность которого в любви к врагам, непротивлении злу силой, всепрощении, то есть в том, что даёт человеку истинную свободу от зла в себе самом, от злобы, жадности, страха и так далее.“
Я ответил ему: „Думаю, что Вы не совсем представляете себе того, о ком Вы пишите. Потому что Вы (простите почти по Писанию) читаете, да не видите. А было бы иначе, Вы бы разглядели там натуру страстную, ненавидевшую лицемерие и ханжество. Думаю слова, которыми Он „потчевал“ своих противников, Вам напоминать не надо. Это Он – „тишайший“, перевернув столы, выгнал торгующих из Храма. Это Он нарушал Субботу и посты вместе со своими учениками. Это Он бросил матери и братьям слова, которыми тогда, иначе как кощунством, назвать было нельзя. Это Он посмел отвергать законы Мойсеевы и повторял: „А я говорю вам…“. Вы правы: „он не стучал кулаком по столу“. Он просто был мятежником! Он и сам не подчинялся установлениям и других учил этому! А все лишь потому что оставаться в „себе“ свободным было Ему недостаточно. Он жаждал освободить людей от духовного рабства и поэтому шел на противление тому, что считал Злом. Это противление было бескровным, но оно было! И Он не был „надмирным“ безумцем! Вы правы, Он не одобрил поступок Петра, но это именно Он (перечитайте Евангелие) приказал апостолам, продав все, купить мечи. Да, апостолы ходили с мечами, как это потом частенько делали духовные лица в Средневековье. Опасно знаете ли было!
Эту Его страстность можно обнаружить в Мойсее, в пророках, в апостолах… Неравнодушьем, жаждой справедливости проникнуты пророческие тексты, псалмы… Он был из этой же традиции и видеть в нем какую-то „сусальную“ личность значит выдавать желаемое за действительное. То есть делать то, что на протяжении многих столетий „успешно“ делают церковные идеологи своим фарисейством повторно распиная Его.“
Чуть позднее я написал ему: „Прошу извинить меня. Я был вероятно слишком резок при последнем ответе. Мне хотелось бы кое-что добавить к тому, что я написал о Нем, что созрело у меня окончательно лишь сегодня и, что, надеюсь, даст возможность лучше понять меня.
Я принимаю Его таким каким Он есть. Я не боюсь очевидных противоречий потому что в них – полнота жизни и потому что знаю: тот, кто попал в эту жизнь, чистым быть не может. И потому мне не нужно врать самому себе, спасаясь бегством в „сусального“ Иисуса. Бегством спасаются те, кто любить по-настоящему неспособны. Когда любишь, принимаешь личность целиком, до конца не сознавая за что именно любишь. И мне не нужен еще один Бог. Я помню Его слова в пустыне, когда Он был искушаем возможностью возвыситься: „Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи“. Я склоняюсь перед Его подвигом именно потому что Он был живым, а не «надмирным», потому что мне понятны его страх перед страданиями и смертью, как понятно и то что лежало на весах „быть или не быть“, когда Он молился в саду. И я восхищаюсь мужеством выбравшего „быть“ – прошедшего свой путь до конца, смертью и воскресением доказавшего свое сыновство.“
P.S.
Нашему заочному разговору скоро будет три года. Мне жаль, что я не вспомнил тогда слова Джебрана. Да, Иешуа и Иисус никогда не договорятся. Один зная, что суть древнего слова „тшува“ (раскаяние) в повороте, в возвращении к Творцу, предлагает разделить с ним трудный путь: „Возьмите на себя ярмо мое и научитесь у меня…“.
Другой утверждает, что принял на себя грехи мира и стало быть, чтобы спастись, нужно просто в него верить. И неважно чем ты живешь, что делаешь… – твои грехи уже искуплены на кресте. Только надо помолиться искренне Иисусу, попросить о прощении… и ты спасен!
Да, им не прийти к согласию. Растление, идущее от сознания, всегда готовой к услугам, милости Иисуса, потворство Злу, а дальше – лицемерие, безразличие… – слишком много соединено с именем последнего, чтоб им договориться. Ведь это именем Иисуса сегодня, как и прежде, благословляя на убийства, крестят будущих убийц и их оружие.
„И… дышит та любовь, что тут с трудом выносится…“. Он пришел в больной, свихнувшийся мир с Любовью, которую мир не мог вынести, и этого мир Ему не простил. Вина Иешуа была огромной! Как в истории у Синая, когда был отлит телец „и сказали они: вот божество твое, Исраэйль, которое вывело тебя из земли Египетской!“, так и здесь, подменив Иешуа собственным, „удобным“ Иисусом, они назвали того Спасителем.
И все же… Исправляя имя, повторю слова Достоевского: „Мало того, если б кто мне доказал, что Иешуа вне истины, и действительно было бы, что истина вне Иешуа, то мне лучше бы оставаться с Иешуа, нежели с истиной“.