Татьяна Хохрина ко дню рождения поэта Семена Гудзенко

Сегодня, 5 марта, в 1922 году родился замечательный поэт Семен Гудзенко. Он прожил всего 30 лет, лучшие из которых сожрала война, а, не сумев проглотить его целиком, оставила на память калекой.

Если в войне попытаться разглядеть хоть что-то хорошее, то, наверное, это будет рожденная ее солдатами литература. Эти вчерашние мальчики, среди которых был и Гудзенко, выстояли в таких передрягах, что никакая идеология и тотальный страх не смогли до конца уничтожить ни их отвагу, ни их жажду свободы, ни абсолютную честность. Может, именно поэтому они так мало прожили и ушли, так и не успев сменить порыжевшие заношенные шинели на стильный писательский прикид.

Но некоторые из них оставили изумительные стихи и прозу. В них столько искренности, правды и надежды, что даже те, для кого война — далёкий и неиспытанный исторический период, принимают их без сомнения и сразу, верят каждому слову и благодаря им даже способны в каком-то смысле пережить те же чувства. По крайней мере со мной было именно так. Я узнала стихи Гудзенко еще в школе из мемуаров Эренбурга, и они остались со мной навсегда. В их бесхитростности и прямоте больше глубины и человечности, чем в иных куда более сложных, звучных и высоколитературных образцах.

Когда на смерть идут — поют,
а перед этим
можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою —
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв —
и умирает друг.
И значит — смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед,
За мной одним
идет охота.
Будь проклят
сорок первый год —
ты, вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв —
и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже
не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был короткий.
А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей
я кровь чужую.