По ту сторону отчаяния. Писатель Ксения Букша о месте рождения настоящей свободы

1

Среди многих качеств Алексея Навального, за которые мы его полюбили, есть одно особенно важное: его чувство юмора.

Именно юмор сделал его расследования такими популярными.

Именно юмор помог высмеять бункерного деда и стать его личным смертельным врагом.

А невероятный пранк, когда Навальный позвонил собственному наемному убийце и лично расспросил про отравленные трусы!

А зарисовки из колонии: помните, как ему отказали в просьбе завести кенгуру?

Навальный шутил с нами до самой смерти.

Он действительно не унывал.

Противники Навального и те из сторонников, которые плохо его понимают, говорят, что он сохранял отличное настроение, потому что имел мощные психзащиты или находился в иллюзиях.

Но я вспоминаю его твит в его последний день рождения. Там Навальный спрашивает себя: у меня правда хорошее настроение или я его таким делаю? В день рождения надо ответить себе честно.

И отвечает честно: да, правда хорошее.

Чувство юмора Навального кажется мне отнюдь не второстепенным, но главным его качеством; признаком, указывающим на нечто самое важное, о чем обязательно стоит подумать, что не следует упустить.

2

Я вспоминаю еще одну политическую деятельницу, которая вела себя очень похоже: так же безоглядно, бесстрашно жертвовала собой, и при этом владела обширным юмористическим репертуаром, от искрометного юмора до черного сарказма, от мягкой самоиронии до популярных мемов. Валерия Ильинична Новодворская. Некоторые даже считали её фриком, хотя на самом деле она была политиком умнейшим, верным своим принципам до упора.

Валерия Ильинична написала книгу «По ту сторону отчаяния». Название — цитата из пьесы Сартра, слова одного из его персонажей: «Настоящая свобода начинается по ту сторону отчаяния».

По ту сторону отчаяния. Что это значит?

3

Обычно люди находятся с той стороны отчаяния, которая позволяет им использовать нормальные адаптивные стратегии.

Можно, например, растить свой сад, зарабатывать деньги, смотреть новости, донатить на ВСУ, ходить к психотерапевту, читать детям сказку, помогать беженцам.

Но штука в том, что к некоторым вещам до конца адаптироваться невозможно. Этих вещей больше, чем мы думаем. Совсем необязательно это какие-то запредельные, невозможные, безмерные события или переживания. Это может быть любое столкновение с вопросами Смысла или Смерти.

У каждого свои поводы впасть в маленькое или большое отчаяние. Просто в какой-то момент оказывается, что оно всегда ходит рядом. Нормальные адаптивные стратегии перестают помогать. Все теряет смысл. Как жить дальше?

Обычно спустя время адаптивные стратегии снова начинают работать. Люди возвращаются из отчаяния на ту же самую сторону, где они и пребывали раньше. Они перестают думать о запредельном, потому что «А что делать-то?», «Невозможно же все время», и «Что нам всем, повеситься?» Те, кому пришлось совсем трудно, иногда застревают внутри отчаяния: впадают в депрессию, используют стратегии уже неадаптивные, деструктивные.

Но случается и так, что человек проходит сквозь отчаяние и оказывается на той стороне. И там, по ту сторону, человек перестает адаптироваться, потому что ему уже не нужно. Человек меняется и находит настоящий ответ на свои переживания. Иногда даже на запредельные, невозможные и безмерные.

4

Фундаментальное экзистенциальное противоречие: переживать и проживать события жизни в соответствии с их значением — значит минусовать свою адаптацию.

Никто, например, не знает, какое горе можно считать «нормальным», а какое — «слишком сильным». Если значимость умершего человека была огромной, в каком-то смысле «адекватно» этому событию — никогда полностью не утешиться. Это необязательно означает «остаться в отчаянии и сидеть там»: есть люди, которые после отчаяния полностью изменили свою жизнь. Такие вещи не всем по силам, их нельзя потребовать, и (скажу это вслед за Лютером) они происходят лишь отчасти по нашей воле. Но после этого с нами могут начать происходить вещи, далекие от привычной жизненной прагматики.

«Ко всему-то человек-подлец привыкает», — заметил Достоевский. На самом деле не ко всему и не всякий человек. Ксения Блаженная не привыкла к смерти мужа. В 1968 году некоторые люди, включая Новодворскую, не смогли принять танки в Праге. Навальный не захотел привыкать к режиму Путина, к ситуации запредельного зла, и вернулся в Россию на смерть. Последние пять лет его политики и жизни — явление христианского, а не прагматического порядка.

У этих людей, точно так же, как и у нас, не было ответа на вопрос «А что делать-то?»

Несовершенные и не всемогущие, они так же не знали, что делать. Были так же бессильны. Не были победителями. Действовали в ситуации безнадежного дела.

Они знали только, что жить так, как раньше, они уже больше не могут и что в каком-то высшем смысле их больше нет, а есть теперь некто совсем другой.

Это и есть единственный настоящий ответ на запредельное: свобода, которая возникает по ту сторону отчаяния.

5

Война в Украине и репрессии в России и Беларуси для меня — события, с которыми я ничего не могу сделать, к которым я не могу адаптироваться. Я наблюдаю близкое, обильное, страшное кровопролитие. Я вижу невинных жертв. Вижу насильников, садистов, мародеров и массовых убийц. Я жила рядом с ними, имею то же гражданство. Мои близкие знакомые сидят в тюрьме. И мне нечем на это ответить. Я бессильна.

Находясь в отчаянии, многие антивоенные россияне и сторонники Навального делают свое бессилие статьей самообвинения. Но наше бессилие не является грехом (Мы все рабы, никто не выходит на площадь»), так же как не может быть и самоутешением («Я не политик, каждый растит свой сад»). Нет, это попросту реальность. Проще считать себя виноватыми и плохими, чем признать, что мы не праведники, не умеем творить чудеса, что дело наше безнадежно — и при этом оказаться не в отчаянии, а там, по ту сторону.

Если у нас меньше сил, чем у Навального или Кара-Мурзы, это не значит, что наши жертвы, наш труд, наши страдания не значимы. Если мерить дела их общим результатом, то и судьба Навального покажется ничтожной: ему ведь не удалось свергнуть Путина (некоторые прямо так и говорят). Но нет никаких маленьких дел, если эти дела трудны. Лепта бедной вдовы, мы помним.

Тот факт, что один из нас стал Алексеем Навальным его последних лет, — это и есть чудо. С Навальным мы стали немного больше гражданами, немного больше политическими людьми, настолько, насколько нам было под силу. Когда нам удается выскочить на ту сторону отчаяния, сил прибавляется. Мы вдруг обнаруживаем, что можем делать больше и рисковать сильнее, чем думали.

Ни у кого нет ответа на вопрос, как победить зло на этом свете. Есть только ответы на вопрос, как с ним бороться. Что ответил Навальный, мы все хорошо знаем.