Из воспоминаний Людмилы Петрушевской

Меня уже готовились иметь и продавать парни со двора, город Куйбышев, двор моего четырехэтажного дома и Дома офицеров. Парни большие меня притащили на досмотр в сарай и велели раздеваться. А что на мне было — рваный грязный сарафанчик и под ним майка, завязанная в самом низу узлом: единственные мои трусы погибли, когда те же парни для смеха бросили меня в лужу черного вара, натекшего из бочки. Я сидела, держа руки, заплетенные застывшим варом, на весу (пыталась опереться на них и встать, но не удалось, и я омертвела, сидя в варе с черными руками наперевес).

Меня спас мужик-прохожий, с матом вытянул из вара, а толпа мальчишек и парней хохотала до упаду, собравшись вокруг. Кидались по мне камнями. Старались забить. Но меня спас этот добрый человек, вытянул и разогнал парней. Такая есть казнь, закидать камнями до смерти.Ну и трусов у меня потом больше не было, но я догадалась, завязала на себе длинную, слишком большую чужую майку (из помойки, видимо), внизу, узлом.

И вот те же парни в сарае, велят раздеваться, смотрят из угла. А я испугалась, майку не сняла и заорала-заплакала. И обоссалась. И они побрезговали трахать грязную зассанку, отпустили.

Перед тем я уже прошла испытание, меня трахали двое мальчишек, лет по десять, старшая подруга обещала: дашь — и перестанут бить, и сама пошла со мной на это. Уже знала и сказала, что потом не больно. Но я не сняла майку, завязанную внизу узлом. Еще чего. И они, воняя сссакой, просто полежали по очереди на мне, на моей майке, и встали. Показали, что неча страшного. И меня они подготовили как бы.

Но через буквально день-два приехала из Москвы тетя Маруся, деда Коли Яковлева, профессора, сестра, из Театрального общества (я потом была как драматург членом этого ВТО) с подарками и коробкой трехслойного мармелада (я такого в жизни не видала, набила рот и проглотила все сразу, не прожевав) — и я по ее лицу поняла, кто мы такие. И бабушка с теткой мои, Баба Валя и Вава, опозоренные, сидели, вшивые и голодные, бывший московский высший свет (за Бабой Валей бегал Маяковский, хотел жениться, а с дедом Колей, проф. Яковлевым вместе, основал Московский лингвистический кружок (забыла фамилию, ето, с нерусской фамилией), он и привел Маяковского в кружок).

Тут я сейчас заплакала — вместо меня, той, зассанки голодной и вшивой, но я с пяти лет сама научилась читать по газетам и знала наизусть «Портрет» Гоголя, от бабушки, и начала рассказывать его по дворам, собирала толпу из ребят и людей ночной смены. Бабушка знала наизусть «Мертвые души» и «Невский проспект» — и «Войну и мир». Ее отец, Илья Вегер, подпольщик, учил детей на память классике, чтоб в любой тюрьме на ночь они могли рассказывать страшные сказки, да. (Его убили напротив гостиницы «Националь» на ул.Горького, бросив под машину, он шел с бидончиком молока). Так и я — и в детдоме с девяти лет, и потом по туберкулезным санаториям и пионерлагерям — сочиняла свои жуткие истории на ночь. Потом по всем совецким детским больницам, санаториям и лагерям пошла эта традиция, на ночь кошмар собачий. Откуда и возникли мои мистические книги ужасов, их давно не найти. Страшный рассказ «Черное пальто» сейчас идет в театре «Пространство внутри».

Вернемся в 1947 год. Но девятого июня прилетела моя мама, меня скрутили враги, старшие, брат с сестрой, отвели к ней в подмышки, мама накормила манной кашей (меня вырвало с непривычки), отнесла в баню, меня постригли, мою вшивую умную голову, я потом перескочила из первого класса в третий в туберкулезной «лесной школе». Я и закончила школу с серебряной интеллигентской медалью, три четверки по математике.

Тетя Маруся Яковлева — сестра гения-лингвиста Николая Яковлева, моего деда. 11 языков знал и все остальные мог. Мне потом на журфаке было скучно. Я с 10 лет прочла всю целиком детскую библиотеку им. Ломоносова. Мне сказала библиотекарша, перечеркнув на прощанье формуляр. А мне просто деваться было некуда после школы.