Андрей Мовчан

Я ничего нового не добавлю к эмоциям — ни хорошего, ни плохого. Горя сегодня так много кругом — к обычным смертям и болезням вокруг теперь добавляется ежедневная сводка из Израиля (невозможно смотреть на эти молодые красивые лица) и из Украины. И еще одна смерть — это еще одно горе; смерть смелого человека — большое горе. Мы многое по-разному видели; но я тысячу раз предпочел бы, чтобы он, став президентом, отказал мне во въезде в Россию из-за наших разногласий, нежели чтобы он умер — вот так.

Поэтому не буду про чувства, буду только про сухие факты.

Убийство политиков в варварских странах — частое явление. Убийство в тюрьме — не менее частое.
В тюрьме варварской страны убивает не только нож или дубинка, убивают условия существования, тут не важно был ли приказ убить, убийство может быть медленным, результат тот же, и это убийство.

Убийства совершаются с разными целями. Власти убивали людей ради самосохранения, ради наживы, ради великой цели, мало ли почему еще. Но когда власти самой большой страны мира с очень маленькой плотностью населения убивают 500 000 человек ради захвата дополнительного клочка земли в 1% от площади своей страны, клочка разоренного, который не сделает страну ни богаче ни защищеннее — становится ясно что власти эти убивают просто ради забавы, убивают ради того, чтобы никто не смел подумать им перечить. Вот и ответ на вопрос «зачем».

Убийства политиков в варварских странах исторически иногда вели к протестам внутри страны, часто — к протестам вне страны, и никогда к существенным рискам для власти. Тут не надо путать с ситуацией, когда власть сама висит на волоске, и убийство оппозиционера просто по времени совпадает с ее распадом. Кстати, публичные убийства простых жителей напротив часто свидетельствуют о потере властью популярности до такой степени, что являются предвестниками ее обрушения.

Стабильность варварской власти держится на комбинации способности обеспечивать минимальный доход и позитивный нарратив широким массам, сохранять баланс интересов элит и не давать образоваться внутриэлитной коалиции против власти. Важным, но не всегда обязательным дополнением является лояльность хорошо обеспеченной и наделенной большими полномочиями страты силовиков. Уровень преступлений, этой властью совершаемых, не имеет значения, пока он не мешает вышеописанным задачам — а часто он даже помогает (например, тогда, когда эти преступления помогают балансировать элиты или совершаются силовиками, а позволение их обменивается на лояльность).

Убитый властью политик, добровольно пошедший на риск погибнуть — герой в прямом, античном понимании этого слова; презревший жизнь как высшую ценность в этом смысле является сыном бога, а не смертного. Но почитайте античные мифы — смерть героя в них не приносит ни ему, ни его «партии» выгод; смерть античного героя — это всегда поражение.

В отличие от античного мифа христианский миф считает жертвование жизнью ради идеи высшим проявлением святости, путем к спасению мира — но очень четко оговаривается: это путь к спасению не в этом (материальном) мире, а в мире «по ту сторону», в мире духовном. Кесарю кесарево, а богу богово — распятие Иисуса никак не поменяло политическую ситуацию в Риме (да и даже в Израиле), настолько не поменяло, что в подробных хрониках тех лет о нем нет ни одного упоминания.

Мученическая смерть создает образ мученика — чистый, всеобъемлющий, отвечающий на все вопросы и указующий пути. Этот образ помогает пережить не только горе, но и стыд собственной беспомощности перед лицом зла. Его можно повесить у себя дома и равняться на него (но только не в самом акте самопожертвования!) — но его нельзя поднимать на знамена: такое знамя тут же попадет в руки людей максимально нечистоплотных; именем такого мученика на знамени люди легко будут совершать всё что угодно; даже именем Иисуса заливали кровью и слезами континенты.

Те, кто людно и громко скорбит, постит фотографии «я и мученик», сочиняет панегирики, которым позавидовали бы Бердымухамедов и Сталин — люди впечатлительные, но ненадежные: где они были все эти годы, пока убийство медленно совершалось? Там же они будут уже через неделю-две, восторгаться или убиваться по поводу другого хайпа. С ними можно переписываться в ФБ, но ходить в разведку я бы не советовал. Те, кто пишет о «ненапрасной жертве», «волне народного гнева», призывает «не сдаваться» — вольные или невольные провокаторы. Умнейший революционер России в таком случае говорил «мы пойдем другим путем» — и был прав.

Другой путь (если говорить о желании что-то сделать, а не о самопиаре) — это прежде всего путь осознания реальности (Кремль отлично себя чувствует, ресурсы есть, поддержка есть) и отказа от мнимых сущностей (есть только реальные люди, страны и нации — это вымышленные понятия, «спасать» страны или нации не надо ибо их не существует). Для реальных людей можно и нужно сейчас делать две вещи — образовывать и релоцировать. Помощь в эвакуации из России тех, кто не хочет жить под Кремлем и создание информационной альтернативы кремлевской пропаганде для тех, кто остается — вот и всё, что можно сделать сегодня, всё, что нужно делать сегодня. Наибольшей ошибкой было бы пренебрегать этими действиями и вместо них создавать видимость активности, выглядящей как пародия на Ильфо-Петровский «Союз меча и орала». Нет никакого смысла имитировать «опозицию», сочинять программы «обустройства России», вести псевдополитическую возню на тему «кто больше иноагент». Надо тупо спасать генофонд и оставлять окошко в мир.

Когда-нибудь в Москве появится проспект Навального. Инфа 100%. Этот факт не зависит ни от Кремля, ни от нас с вами сегодня. Я понимаю, что это трудно принять — но попробуйте.