Марина Шаповалова

В истории Русской Смуты 17 века есть подсказки для нас. Очевидные только на первый взгляд, хотя и ему заметны истории весьма интересные.

Что сама смута вызревала в неурожайные годы при Годунове — не удивительно, голод — не тётка. Но ненависть к «ненастоящему» царю Борису слишком иррациональна. Хоть просвещённым на европейский манер его никак не назовёшь, однако же, душегубом оклеветали Бориса по одному только ложному подозрению в убийстве юного царевича, ни словом не упрекая настоящего живодёра, уважительно именуемого Грозным. Двадцати лет не прошло, неужто в сравнении с правителем, лившим кровь реками, Борис мог выглядеть жестоким? Невозможно такое на памяти одного поколения. Но покойному садисту — поклон и молчание, словно боялись его посмертно. А Борису — проклятия за голод.

Сколько раз в русской истории рифмовалась потом эта аберрация?

Отчего так боялись поляков?

Я спрашивала человека, занимающегося документами того времени: как многочисленная свита Мнишеков общалась с «москвой»? Не через толмачей же, где их столько взять было? Нет, говорит, тогда понимали друг друга без перевода, как мы сейчас с украинцами, а то и лучше. А в Литве русский был официальным языком — произношение отличалось, но понять можно.

То есть — свои?

По языку-то ближе, чем шведы или татары?

Куда там!

Марина с Димитрием вилками ели при честном народе. И на Страстной православной седьмице учинили венчание! А это хуже дыбы и посадок на кол: ими тело убивается, а празднествами на Страстной — душа. Вот куда ведут-то католики!

Потому мучитель и садист лучше доброго царя с вилкой в польском платье. Мучитель — правильный: убивать можно, возражать — страшно. А этот — сын-не сын? — от сатаны, раз зубы скалит.

Сам народ додумался до «сатанинской породы» самозванца, или ему так подсказывали грамотные толкователи — доподлинно неизвестно. Потому как в роковую ночь подельники Шуйских крикнули в толпу «москвы», что поляки царя убивают — народ-то, стало быть, кинулся в палаты царя спасать!..

Шуйский, воцарившись, продолжал врать и подличать без продыху. Войну и разбой на самых подступах к Москве остановить не мог — это за него почти сделал молодой боярин-воевода Шуйский-Скопин. Со шведами договорился, войско собрал и обучил. Разбил на голову Болотникова, отогнал Тушинского Вора и поляков. За что и был (вероятно!) отравлен дядьями — царём и его братом — как вернувшийся в стольный град победитель. Потому что был смел, умён и молод, да ещё и родственник, тоже Рюрикович, при бездетном-то царе.

Что Шуйский Василий из двух клятв обязательно нарушит три — об этом каждый подьячий на Москве знал. Не говоря о думских боярах. Чем он показался им лучше Димитрия?

Ладно, народ тёмен, но эти-то знали, чем порядки Речи Посполитой для них же самих куда привлекательней и выгодней московской сатрапии. Не хотели разве тех же вольностей для себя, которыми самый захудалый шляхтич наделён по праву благородного рождения? А в договоры с Шуйским какой безумный мог поверить?

Нет, не хотели они снова «хана на престоле», который волен их сечь, казнить и миловать. Хотели «в Европу» и «польских порядков», но на свой манер. Потому и «заквасили испечённого в польской печи» самозванца. Потому до последнего договаривались о королевиче Владиславе на московский трон. Даже присягнуть многие успели — ну, это им уже было как чихнуть после всего. Но… не решились. Не смогли придумать «свой манер» европейских порядков, без которого им эти бездуховные порядки не годились. И решили — по-старинке.

Главным героем и победителем назначили князя Пожарского. Природного Рюриковича, род которого был унижен при Грозном.

Пожарский точно выделялся из всех тем, что присяг не нарушал. Зато бессмысленной верностью Шуйскому подвёл Скопина, выдав заговорщиков, замышлявших заменить на престоле царя Василия молодым воеводой. Потом был замечен в порочащих связях с тушинцами во время неудачного первого ополчения. Но исправился — собрал ополчение второе и способствовал воцарению Романова, чем обрёк свой род на окончательное угасание. Верный князь, сознательно оставшийся преданным царским холопом.

Да и прочие князья и бояре предпочли оставаться «ивашками» и «петрушками» перед своим государем, не найдя для себя пользы в сближении с западными братьями.

А народу потом объяснили, что так — правильно, более душеспасительно. И про молодого Скопина сочли лучшим вовсе забыть, дабы народ не смущался подлостью, его сгубившей.

Все случайные совпадения в истории совершенно случайны.