Интервью Никиты Михалкова агентству ТАСС

— Все знают, что у вас четкая позиция по поводу спецоперации. Без всяких «направо-налево»… Есть у вас какое-то понимание, сколько это будет продолжаться и когда все-таки это закончится?

— Думаю, это закончится тогда, когда будет раскрыта и обезврежена пятая колонна в России. Тут дело не в обвинении кого-то, а в том, что тот саботаж, который существует, и та подрывная работа, которая ведется внутри страны… Нельзя допустить, чтобы вялость и неопределенность государства довели народ до того, чтобы он стал решать эти вопросы собственными силами. Это путь к хаосу, к гражданской войне, к гибели.

— Президент России недавно сказал, что все больше желающих среди тех, кто когда-то уехал по разным соображениям, вернуться на родину. На ваш взгляд, например, Алла Борисовна, если вернется, сможет занять то же место, которое у нее было до отъезда?

— Никогда. То же место, которое она занимала, она не займет никогда. Если она будет продолжать жить в стране Рублевка, или в стране Жуковка, или в стране Барвиха, то там все будет так, как и было. Это такие люди, которые совершенно спокойно могут обойтись без Челябинска, без Мурманска, без Владивостока, без Костромы. Они без всего этого и обходились. Они приезжали на концерты, получали свои бабки, выступали на корпоративах и возвращались в свои поместья, в свои гнезда. Приглашали своих рукопожатных друзей… Мой брат тоже во многом изменил точку зрения с той, которая была у него 20 или 30 лет назад.

— Те, кто против СВО, стали заметно меньше появляться на экране. Они не могут играть, сниматься? На ваш взгляд, это правильно?

— Скажите, пожалуйста, когда человек знает, что совсем недалеко от него убивают его соотечественников, которые абсолютно справедливо дерутся за свою правду, правду твоей страны, это справедливо по отношению к человеку, который в окопе сидит? А ты получаешь зарплату в государственном театре или на телевидении…

— Вы доверенное лицо Владимира Путина. Никита Сергеевич, как вам кажется, тяжело сейчас президенту?

— Конечно. Но это моя точка зрения. Представляете, как тяжело главе страны, которому абсолютно не с кем и не о чем говорить с другими главами стран, кроме двух-трех человек? Не о чем!.. Это же поразительно абсолютно. Какую нужно собрать в себе энергию — может быть, энергию предков своих, я не знаю кого, — чтобы встать в полный рост против огромной химеры, которая убедила людей, что можно однополые браки освящать, что женщина может быть священником, что в школах можно объединить женский и мужской туалеты, учитывая интересы неопределившихся трансгендеров, что можно кастрировать детей, что можно еще не умерших солдат или детей перевозить и забирать у них органы, что можно лгать по поводу количества смертей, что можно объявлять уже убитых пропавшими без вести, чтобы не платить семьям, что можно взять и взорвать тот газопровод, который кормит, поит и помогает жить твоим союзникам. И все это воспринимают так, как будто так надо. Вот взять и встать против всего этого. Сказать: «А мы нет».

— А вам страшно?

— Я живой человек. Страшно. Но тут ведь вопрос заключается не столько в страхе, сколько в том, что делать. И уверен совершенно: если бы мы не начали первые эту военную операцию, это была бы катастрофа, но ведь многие же говорили: «Ну, пусть они бы начали». Да, но если бы они начали, то все это переместилось бы со страшной кровью на наши территории, и никто бы никогда не доказал им, что начали не мы. Никто бы в это не поверил, потому что поверили же они, что свой газопровод взорвали мы сами, что это мы сбили малайзийский «Боинг», что это мы сделали Бучу.