Из книги: Волошина С. М. Власть и журналистика. Николай I, Андрей Краевский и другие.

(Зверское было время в России!!!)

«К актуальной общественно-политической (и оттого опасной) сфере относились и публикации о текущих или недавних военных событиях. Как упоминалось, военный министр еще в 1833 г. позаботился о том, чтобы «сочинения, заключающие в себе описания военных действий Российской армии, в отношении военном или политическом, кроме, однако ж, стихотворческого описания битв в эпической поэме» перед прохождением общей цензуры доставлялись в его ведомство на проверку.

К середине 1840-х гг. оказалось, что упомянутые «сочинения» вполне касаются не только документальной, но и художественной литературы. Цензор А.В. Никитенко записал в дневнике 22 июня 1844 г. «Недавно в цензуре случилось громкое происшествие. Кто-то под вымышленным именем написал книгу под заглавием «Проделки на Кавказе». В ней довольно резко описаны беспорядки в управлении на Кавказе и разные административные мерзости».

Автором вышедшего романа с «вымышленным именем» Хамар-Дабанов была Е.П. Лачинова — дочь богатого камергера и жена генерала, еще в 1836 г. переведенного на Кавказ. Отличавшаяся красотой, живым умом и общительностью, Лачинова стала центром полукружка-полусалона, где собирались местные военные и литераторы. Среди них был и известный писатель — сосланный декабрист А.А. Бестужев (Марлинский), с которым ее связывали дружеские и, видимо, любовные отношения. Эти знакомства объясняют и достоверность описанных в романе кавказских событий, и инсайдерскую информацию о русских войсках и их практиках, и явную схожесть главного героя с Бестужевым.

Именно эта правдивость и показ «закулисной» стороны кавказской войны не понравились власти. Среди прочего в романе говорилось, что «на Кавказе повышают людей не за их боевые заслуги, а за связи с Петербургом и по протекции», некоторые персонажи имели очевидное сходство с высокими чинами — генералами Г.Х. Зассом, П.Е. Коцебу и военным министром графом А.И. Чернышевым. Интересно, что последний соответствие реальности признал, сказав: «Книга эта тем вреднее, что в ней что строчка, то правда», более того — «препроводил» «по одному экземпляру книги… Головину и Коцебу, к лицам, в книге выставленным».

Начальственный гнев тем более был велик, кара настигла всех участников, III отделение завело дело (занявшее 107 листов) и, конечно, не преминуло указать министерству народного просвещения на его нерадивость, тем самым укрепив свое главенствующее положение в иерархии.

Дубельт в реляции Уварову сообщал 26 мая 1844 г.: «Как в этом сочинении является много сомнительных мест которые не должны бы быть передаваемы читающей публике, и как книга сия поступила уже в продажу… в С.-Петербурге… и у многих книгопродавцев в Москве, то я считаю обязанностию довести о сем до сведения Вашего высокопревосходительства с тем, что не признаете ли Вы, милостивый государь, необходимым обратить особенное внимание на это сочинение».

Уварову не оставалось ничего иного, как признать это необходимым, и попечителю Московского учебного округа графу С.Г. Строганову было предписано изъять нераспроданные еще экземпляры романа Хамар-Дабанова из типографии и от книгопродавцев, журналам же запретили помещать разборы и романа, и отрывков из него.

Пропустившего роман в печать цензора Н.И. Крылова вызвали в III отделение для личного объяснения. При этом бедный Крылов (у которого жена к тому же была «в родильном состоянии») не был конвоирован в Петербург жандармами как государственный преступник только из-за личного ходатайства попечителя графа Строганова.

Рассказанный Крыловым грустный анекдот о своем визите в III отделение приводит в воспоминаниях Н.И. Пирогов, а с его слов М.К. Лемке, однако ни тот, ни другой не обращают внимание на основную причину паралитического страха, охватившего Крылова: боязнь быть высеченным. В известной степени Николаю и его окружению удалось законсервировать время: в середине ХIХ в. страх унизительного телесного наказания (маловероятного, хотя изредка и применявшегося) остался в сознании дворянина. Конечно, в поздних пересказах Крылов говорил о своих страхах с иронией, что не отменяет их правдивости.

На вежливое предложение Орлова сесть Крылов «ни жив, ни мертв» думает: «Не сесть — нельзя, коли приглашает, а сядь у шефа жандармов, так, пожалуй, еще и высечен будешь. Наконец, делать нечего, Орлов снова приглашает и указывает на стоящее возле него кресло». Крылову пришлось сесть «на самый краешек» — и «вот, так и жду, что у меня под сиденьем подушка опустится и известно что…».
Не высекли, но приговор был (в меру) строг: 18 июля уже главноуправляющий III отделением граф А.Ф. Орлов сообщал Сергею Семеновичу решение императора о наказаниях — по заслугам и «в пример другим»:

«Государь император высочайше повелеть соизволил: профессора Московского университета Крылова за одобрение к напечатанию книги «Проделки на Кавказе» уволить от должности ценсора на основании ценсурного устава и сверх того, в пример другим, арестовать его при Московском университете на восемь дней. [«Черт с ним, с цензорством, —это не жизнь, а ад», — комментировал позже Н.И. Крылов].

Вместе с тем Его Величеству угодно было повелеть учредить полицейский надзор над сочинительницей упомянутой книги, Лачиновой, и как, по дошедшим сведениям, у нее изготовлено еще много рукописей для напечатания, то на сочинения ее обратить особенно бдительное внимание».

Лачинова была взята по надзор и, несмотря на личное обращение к А.Ф. Орлову (написанное исключительно достойно и изящно), более ничего в России напечатать не могла. «Проделки на Кавказе» вышли в Лейпциге на немецком в 1846 г., а в следующий (и пока последний) раз были переизданы в 1986 г.»