***
Скорбен нынче былой ветерок-хохотун,
не горазд на весёлые сальто,
и опавшие листья свалялись в колтун
на промёрзшем загривке асфальта.
Тишь и мрак — что угодно я им предпочту,
но иного — не слышу, не вижу…
Вот и Ноев ковчег от пробоин в борту
погружается ниже и ниже.
Я прошу, драматург, этот миг закавычь
в этой пьесе, в её эпилоге…
Оркестранты играют бравурную дичь,
поджимая промокшие ноги.
Воровски наступающий вечер скользит,
свет закатный рассеянно брезжит…
А скелеты деревьев — пустой реквизит,
позабытый на сцене главрежем.
Дай сгореть без остатка усталым свечам,
очевидцам весёлого бала…
После Слова, что было в начале начал,
было эхо.
Но эхо пропало.
***
Услышь, как седой непогоды стаккато
в винительный впало падеж.
Истлели на тоненькой кромке заката
бумажные крылья надежд.
Да здравствует племя дошедших до точки
нас всех. И тебя, и меня.
И бьют всё сильнее секунд молоточки
по часикам Судного Дня.
Нуждается в новой, чужой переплавке
изъеденный молью до дыр
по калькам фон Триера, Босха и Кафки
однажды придуманный мир.
И, горбясь понуро, застыла минута
в часах Сальвадора Дали,
как будто хирург, говорящий кому-то:
«Мы сделали всё, что смогли».
***
Если ты от ухабов и рытвин устал,
если ты старомоден, как ода —
говорят, где-то рядом есть некий портал,
предназначенный для перехода.
Отыщи эту малозаметную дверь —
может, чувство поможет шестое.
Оставаться снаружи нелепо, поверь,
и Париж больше мессы не стоит.
Этот мир за окном в сердце дырку прожёг
под потоками снега и града…
Значит, дверь приоткрыв, просто сделай шажок,
и бояться не надо. Не надо.
Там не знают про ужас падения бомб,
там и слова-то «бомба» не помнят.
Там любой, подрастратив ненужный апломб,
будет радостно принят и понят.
Там весь мир у тебя на ладони. Владей!
Там не место раздорам и вьюгам,
там собаки и кошки гуляют людей
и довольны собой и друг другом.
Есть у каждого солнце и неба щепоть,
и дома — словно полные чаши…
И детей там улыбчивый кормит Господь
гефсиманной душистою кашей.
Александр Габриэль. Три стихотворения
***
Скорбен нынче былой ветерок-хохотун,
не горазд на весёлые сальто,
и опавшие листья свалялись в колтун
на промёрзшем загривке асфальта.
Тишь и мрак — что угодно я им предпочту,
но иного — не слышу, не вижу…
Вот и Ноев ковчег от пробоин в борту
погружается ниже и ниже.
Я прошу, драматург, этот миг закавычь
в этой пьесе, в её эпилоге…
Оркестранты играют бравурную дичь,
поджимая промокшие ноги.
Воровски наступающий вечер скользит,
свет закатный рассеянно брезжит…
А скелеты деревьев — пустой реквизит,
позабытый на сцене главрежем.
Дай сгореть без остатка усталым свечам,
очевидцам весёлого бала…
После Слова, что было в начале начал,
было эхо.
Но эхо пропало.
Другие два стихотворения читать в блоге.