Марина Гарбер

Такие теперь времена, когда у израильтян пытаются отобрать не только землю, лишить их не только истории или права на существование, самозащиту и достоинство, но по ходу забрать, исковеркать и оплевать вообще все. Почитайте, к примеру, Твиттер — и вы узнаете, что Исус был палестинским арабом-мусульманином, что евреи это нацисты (они, кстати, до сих пор травят колодцы в Газе, отчего население последней почему-то росло все эти годы), а Холокост это то, что сейчас происходит с палестинцами. Несколько недель назад один из таких — зараженных исторической клептоманией — пользователей Твиттера пытался убедить меня, что восстание узников Варшавского гетто следует называть «интифадой», и никакие доводы о том, что данное слово является ключевым в контексте сугубо арабского сопротивления (так же как слово «Холокост» применимо исключительно в контексте уничтожения евреев нацистами), мой оппонент не нашёл убедительными. Исус наш, Холокост наш, Крым наш, а интифада, так и быть, ваша — и не благодарите! По правде говоря, я тогда списала этот бред на необразованность собеседника, но, как виртуозно и — учитывая интеллект и чувство стиля — даже изощренно продемонстрировала Маша Гессен, образованность чуши не помеха.

Такие теперь времена, когда трусость принято называть смелостью, подлость честностью, конформизм независимостью. Такие времена, когда вам обязательно заметят, что сравнивать 7-е октября с Холокостом некорректно, однако сравнивать Газу с Варшавским гетто (Гессен) или с блокадой Ленинграда (Путин) — вполне. Какие яркие у них сравнения! В Варшавское гетто, видимо, тоже вкачивались миллиарды, его тяжело больным узникам (в основном детям) предоставлялась высококвалифицированная медицинская помощь, а сотням тысяч из них — хорошо оплачиваемая работа, им поставлялись продукты, вода и электричество, их предупреждали о предстоящих обстрелах, им предлагали помочь с обустройством этого самого гетто, а однажды, вы не поверите, все нацисты, напившись пунша, попросту убрались обратно в Германию, предоставив пленникам возможность политического самоопределения; но, наконец, восстав, польские евреи, с криками «Слава Б-гу!» пошли рубить головы, сжигать живьем и насиловать… Или же другая, уже путинская, но созвучная гессенской, параллель: гетто было обречено на многолетний голод и холод, в результате которого «погибло больше мирных жителей, чем в аду Гамбурга, Дрездена, Токио, Хиросимы и Нагасаки, вместе взятых». Нет, вы не подумайте, Путин безусловно читал Википедию, а у Маши Гессен в Холокост погибли родные, о чем совсем не зазорно/не пошло/не гадко вспоминать в анти-Израильской или антисионистской, как угодно, статье, потому как этим самым упоминанием автор создает видимость своей непредвзятости и порядочности, кристальной честности и объективности. Скажу больше, подчеркнутая «непредвзятость и объективность» Гессен и иже с ней — тоже своего рода травма Холокоста, но эта тема требует отдельного исследования.

Теперь не принято замечать Машиных невольных совпадений с риторикой ее врага, отнюдь, она, говорят, бесстрашно идет против «своих», при этом опуская, что те, которых Гессен считает «своими» совпадают с ней во всем до финальной точки — только, вот беда, красиво писать не умеют. В случае Маши Гессен «идти против своих» означало бы совсем другое, а именно и для начала — хотя бы выступить против псевдо-феминисток, громогласно реагирующих на каждый неуклюжий комплимент как бык на красную тряпку, но при этом красноречиво молчащих об изнасилованных до смерти израильских подростках… Ах, да, белое это черное, отступление — жест доброй воли, а резня — жест свободолюбия, трусость это смелость, евреи это нацисты, террористы — борцы за демократию, музыкальный фестиваль на границе с «угнетенными» — провокация, фотографии похищенных детей — тоже (юбка на изнасилованной слишком коротка), пожар в Одессе — Хатынь, а Газа — Варшавское гетто / блокада Ленинграда.

Однако меня больше заинтересовали не гнусные параллели между Газой и другими историческими трагедиями, а некоторое словесное сходство между Путиным и условным анти-Путиным, ведь Путин и Гессен в унисон говорят о недопустимости страданий невинных детей и женщин Газы — и поди поспорь с этими борцами за все хорошее, пусть формально находящимися по разные стороны баррикад. И если в первом случае нормального человека воротит от кощунственного лицемерия, то вряд ли стоит его игнорировать во втором только потому, что второй не жалует первого.

Маша Гессен пишет о том, что сравнения являются важнейшими инструментами понимания происходящего, я бы уточнила — обоснованные, исторически и этически выверенные сравнения. В противном случае они становятся инструментами манипуляции, демагогии и приспособленчества.

Такие теперь времена, когда можно привести цитату из Ханны Арендт об убийстве (240) арабов в Deir Yassin в 1948 и при этом не проверить, что в цитируемом источнике цифра практически удвоена (112), и тут же не вспомнить о десятках массовых убийств евреев арабами в том же году; к слову, первая резня началась на следующий день после голосования ООН о разделении территории на два государства и в течение двух недель унесла жизни 201 израильтянина… Самое время привести затасканную до дыр цитату из той же Арендт о «банальности зла» — зла, которое сегодня причиняется самыми добрыми, отзывчивыми, свободолюбивыми и порядочными людьми на свете. Банальнее некуда.

Такие теперь времена, что можно — и крайне модно — утверждать, что антисионизм или критика Израиля — не то же самое, что антисемитизм, при этом «невольно» опуская, что сам факт создания государства Израиль — реакция на антисемитизм колоссального масштаба, и что собственно военная и сокрушительная победа над нацистской Германией, а не жирные голуби Пикассо, обеспечили возможность Маше Гессен и другим евреям-пацифистам благостно вещать о мире, прекращении огня, непропорциональности израильского ответа и других псевдо-прогрессивных фетишах миролюбивой общественности. Или же можно упустить такую деталь: на многочисленных видеозаписях своих «побед» над безоружными стариками, женщинами и детьми ни один из «эмансипированных узников» Газы не требовал «Свободу Палестине!» — нет, все они кричали другое.

Такие теперь времена, когда условные «добро» и «зло» оказались ничем иным как отражающимися друг в друге — и при этом старательно друг другом оплеванными — зеркалами.
И нежелание видеть это приводит меня в отчаяние.