Андрей Мовчан

Вы все-таки очень любите обсуждать личности, в то время, как мне кажется, значительно интереснее обсуждать подходы.

В истории с Машей Гессен личность ну совсем не интересна. Вторая древнейшая профессия она, знаете ли, накладывает отпечаток. Маша не первая и не последняя из зарабатывающих сочинением того, что хочет прочесть аудитория. Под видом невероятно революционных текстов и «свободы мнения» пишется конъюнктурный текст. Не ищите там убеждений и позиции кроме убеждения что не важно чем зарабатывать, главное — зарабатывать. Увы нашему миру, в котором конъюнктурный пропагандистский текст приносит автору и гонорары, и славу колумниста «с мнением». Увы — вот, собственно, и всё по теме.

Интересен же прием, который Маша использует для того, чтобы из большого набора почти достоверных фактов вывести пропагандистское и лишенное всякой связи с реальностью суждение. Прием этот называется “broken syllogism”, и, к сожалению, он крайне часто встречается как в бытовых, так и в профессиональных дискуссиях.

Перед тем, как обсуждать собственно прием, давайте вспомним про то, как устроено мышление человека. Задачей нашего мышления является на основании известных нам фактов принимать решения о действиях, которые (с учетом фактов) принесут нам максимальную пользу (дико упрощаю, но суть верная). Тут есть две проблемы: во-первых, количество фактов, окружающих нас, таково, что даже самый простой их анализ занимал бы время намного большее, чем отпущено нам миром на формирование реакции — мы бы всегда опаздывали; во-вторых, ну, допустим, мы знаем все факты — а на базе чего мы можем определить, какие действия приносят пользу?

Человеческое мышление (кстати, как и машинное) отвечает на эти проблемы следующим образом:

(1) по мере развития, человек запоминает ситуации, которые происходили с ним, и усваивает передаваемую ему информацию о ситуациях, которые происходили с другими.

(2) Про каждую ситуацию человек запоминает ключевой (небольшой) набор важнейших фактов, опыт реального действия своего и других и набор советов, данных ему по поводу такой ситуации.

(3) Постепенно у человека формируется огромный банк данных «ситуаций» и оптимальных реакций. Каждая ситуация получает «имя» — короткое или длинное.

(4) В каждый момент времени человек сравнивает поток входящих фактов с наборами ключевых фактов, соответствующих запомненным ситуациям: факты не анализируются сами по себе, ищутся только паттерны, соответствующие банку ситуаций.

(5) Как только паттерн найден, включается реакция, соответствующая «обнаруженной ситуации».

Это, однако, еще не всё. Я уже упоминал, что человек дает ситуациям «имя» — идентификатор; мы мыслим словами, и создание имени существенно упрощает мышление. Чем проще мыслит человек, тем в большей степени он опирается на термины, названия и в меньшей — на содержание, на факты. Наш организм вообще любит названия: скажите «халва» — и во рту станет чуть-чуть слаще, не так ли? Средний человек инстинктивно выберет идентификацию по названию, а не по набору фактов, если у него будет возможность, даже если анализ фактов не будет затруднен.

Называние ситуаций всегда сопряжено и с существенным упрощением, и с существенным обобщением, и со значительной манипуляцией. Классическая манипуляция названиями состоит в том, что две разных ситуации объявляются одинаковыми по частичному набору значимых признаков.

Зачем это человеку? Опять же для упрощения и ускорения процесса мышления — особенно в тех случаях, когда реагировать надо быстро. Если вы встречаете на темной дороге человека в балаклаве и с большим ножом — лучше бежать или атаковать первым. Есть некоторая вероятность, что это местный учитель географии, человек добрейший и безобиднейший, вышел к соседу за ножом, чтобы разрезать арбуз, а балаклаву натянул, потому что холодно — но вам некогда просить у него документы и заглядывать в глаза, да и статистически на одного случайно убитого вами учителя географии придется 100 бандитов, и человечество выиграет от вашей реакции, и вы будете целее.

Но этим же принципом пользуются мошенники для того, чтобы вас обмануть. «Называние» ситуации — верный способ навязать ее трактовку. Наклеивание ярлыка — классический способ такого «называния». На одном конце спектра таких приемов расположены ругательства — самый простой, детский способ «называния». Средний человек знает, что с идиотом надо обращаться как с идиотом — то есть не доверять его словам, мнениям в частности: если громко крикнуть, что некто «идиот», стимул обращаться с ним как с идиотом будет очень большим, притом что «идиотизм» — это, вообще говоря, вполне конкретное заболевание, и в 99% случаев названный так субъект им не страдает. Ругательства призваны не оскорбить (чаще всего), а, вызвав ложную ассоциацию с чем-то негативным, спроецировать отношение к этому на оскорбляемого.

С другой стороны, люди любят использовать «антиругательства», то есть ассоциировать с чем-то вызывающим положительные чувства, объекты и субъектов, к которым они хотят вызвать положительное отношение. Да что там «антиругательства» (или позитивные эпитеты) — людям свойственно строить физические конструкции, стимулирующие ту или иную ассоциацию: возьмите, например, шкуру сильного хищника, наброшенную на плечи высокопоставленного дикаря. Все знают, что сам дикарь — не ягуар; но отношение к нему как к опасному зверю безусловно усиливается.

На другом конце спектра находятся ассоциативные сравнения. Очень часто, желая нас убедить в необходимости той или иной реакции на события, пропагандисты сравнивают их с событиями, на которые наша реакция предопределена. Как я уже говорил выше, это в 100% случаев инвалидный способ построения выводов — все события разные. Если он применяется — надо быть тем более осторожным: если бы выводы, которые были нужны пропагандисту, были верными, не потребовалось бы такое сравнение.

Итак, механизм очень простой. Берем текущее событие. Находим в истории событие, которое по какому-то набору признаков можно сопоставить с текущим и используем его название для описания текущего события. Результат — многие станут воспринимать текущее событие так же, как они воспринимают использованное историческое.

Классическим примером этого является использование российской пропагандой термина «война с фашизмом» применительно к российской агрессии в Украине. Общего у того и этого явлений совсем немного — и тогда и теперь идет война, и тогда и теперь она идет на территории Украины, и тогда и теперь воюют граждане России и Украины (правда теперь по разные стороны фронта). Но и этих фактов пропаганде хватает — и наименование действует волшебным образом, изменяя общественное мнение.

Работает это так потому, что человеческое мышление использует силлогизм как метод решения логических задач. Состоит силлогизм в том, что из постулатов «А является частью множества Б» и «все элементы множества Б имеют признак С» следует, что А так же имеет признак С. Пропаганда же использует сломанный силлогизм — формулу очень похожую, но, как правило, неверную, состоящую в том, что если «А имеет признак С» и «все элементы множества Б имеют признак С», то «А является элементом множества Б». Как видим, сломанный силлогизм вполне соответствует механике распознавания ситуаций, за одним большим исключением: он использует недостаточный набор фактов. Сравните силлогизм «Сократ — человек; все люди смертны, значит Сократ смертен» и сломанный силлогизм «Сократ смертен; все кошки смертны, значит Сократ — кошка».

Сломанный силлогизм — это именно то, что использует Маша Гессен в своей статье. Сравнение Газы с Варшавским гетто имеет не больше оснований, чем сравнение войны России и Украины с борьбой с фашизмом. Собственно, основание для сравнения одно — и там и там более хорошо вооруженные силы успешно атакуют более слабых на их территории. Но на этом совпадения заканчиваются. Евреи варшавского гетто никогда не атаковали немцев — ни военных, ни гражданских — до того, как немцы пришли на их территорию; у них не было ни малейшей идеи уничтожить всех немцев и забрать территорию Германии себе; они не сжигали немецких детей, не пытали и не насиловали немецких женщин, не праздновали убийства немцев. Евреи сегодняшнего Израиля (и не только евреи, кстати) никогда не стремились ни уничтожить жителей Газы, ни занять их территорию — напротив, они последовательно пытались размежеваться с ними, и только постоянная террористическая угроза со стороны Газы не давала это закончить; они и сейчас заявляют о том же. Евреи в варшавском гетто умирали от голода и холода в отличие от жителей Газы, чье число все годы росло быстрее, чем в Израиле, а уровень жизни был выше, чем в соседних арабских странах. В варшавском гетто не работало 13 000 сотрудников ООН, завозивших туда оружие и средства для строительства укреплений. Руководители гетто не были миллиардерами и не жили в других странах в роскоши. Немцы, уничтожавшие варшавское гетто, не были мирными соседями всех остальных стран, надежными партнерами, которые активно приходят на помощь всем, кому она требуется — они были агрессивными захватчиками. У евреев варшавского гетто не было 50 стран, населенных в основном евреями, с совокупной площадью в 50 раз больше Германии (в то время как у арабов Газы такие страны есть).

Список можно продолжать еще долго, но думаю суть ясна: уже если использовать сломанные силлогизмы, то впору сравнивать нападение России на Украину с нападением Хамаса на Израиль, а борьбу Украины с Россией (как и борьбу Израиля с Хамасом) с борьбой с фашистами. Можно, конечно, пойти дальше и, на основании того, что путинские прихвостни и иранские идеологи тоже сегодня выступают против Израиля, сравнить Машу Гессен с российскими ура-патриотами, религиозными фанатиками, любителями диктатур и прочими подлецами. Но сломанный силлогизм нельзя использовать, и мы этого делать не будем.