Наталья Самойловна Мовлевич, переводчик французской литературы

Видишь этот дурацкий вопрос в ФБ: «Что у вас нового?» — и каждый раз у тебя искушение начать по-занудски изливать душу. Обычно это искушение привычно запихиваешь поглубже в ту же самую бедную душу, но иногда оно оказывается сильнее. Вот как сегодня. Сегодня я вдруг поняла, что нечто новое произошло, только я уже давно боюсь себе в этом признаться.

Меня месяц не было в России, я жила в божественном Арле, в резиденции переводчиков. Работала, общалась с коллегами из разных стран, лишний раз убедилась, что главное счастье моей жизни — это ремесло, которое никогда не даст сойти с ума и всегда обеспечит поддержку друзей. И было там небо несравненной синевы, медленно бронзовеющие платаны сказочной красоты, были прогулки вдоль Роны или по средневековым улочкам. Были, наконец, профессиональные встречи, лекции, чтения…

Но мне никогда, ни в одну из предыдущих поездок так не хотелось домой. Знаете, на что похоже это чувство? Как будто ты долго-долго ухаживаешь, например, за тяжело больным родственником и вырываешься на некоторое время отдохнуть. Стараешься отключиться, позволить себе дышать свободно, заставляешь себя радоваться, но мысленно все равно там, у его постели. Психолог может назвать это зависимостью. Где грань между любовью и зависимостью? Правда ли привычка, особенно к старости — замена счастию? Или это скорее рабство? Так или иначе, домой мне очень хотелось, и я, хоть не без приключений, вернулась. И попала с корабля на бал.

Сначала на презентацию одной прекрасной книги, где очутилась в обществе прекрасных людей, в основном знакомых по судам и пикетам, а потом на Нонфикшн в день открытия. Вот тут-то я и ощутила это изменение.

Честно говоря, я никогда особенно не любила окунаться в эту сутолоку, но выковыривала себя из кабинетной скорлупы и никогда не жалела. Книги, люди, которые их любят, пишут, издают и читают, — это ли не лучшее общество на свете? В последние несколько лет пространство свободы там, как и повсюду, сужалось. А в прошлом году и вовсе было чувство, что обсуждать новые книги на фоне чудовищной войны в столице развязавшей ее страны — это что-то кощунственное, безнравственное, отвратительное.

На этот раз многое изменилось. Я долго думала, идти или нет. Читала программу, видела там имена друзей (не стану никого называть — не хочу подставлять под перекрестный словесный обстрел), вспоминала разговоры со многими из них, с теми, кого не заподозришь в трусости или малодушии, и вдруг ясно поняла: то, что они делают, называется нравственным сопротивлением. Мне возразят: это «нормализация войны», позиция «голову в песок» и т. д. Что ж, для кого-то это выглядит так. Но для меня, тут и сейчас, — иначе. Тут, как в гетто, заперто огромное количество людей, которым надо жить и выжить, которым, может быть, предстоят годы борьбы, мучений, стараний спасти себя и близких, наконец, стараний отстоять свое дело или просто стоять до последнего. Кто-то преподает в разрушенном вузе оставшимся студентам (таких больше, чем уехавших, и это естественно), понимая, что его выгонят в любой момент; кто-то издает книги, которые завтра запретят; чьи-то выступления отменяются под надуманными предлогами… И снова слышу оппонентов: «Если бы все устроили бойкот! А вы слабаки!» Не спорю, бойкот, забастовка, массовый протест — это было бы здорово. Но не буду тратить время на объяснения, почему этого не происходит. Кто знает, тот знает, кто не знает, не поймет. Но пусть… пусть мы не герои, но мы стараемся уберечь живое посреди мертвечины. Это живое — наши читатели, студенты, наши дети и мы сами.

Должна признать, что именно в первый день было много довольно громкой гнуси. И я не выдержала, а потом уже не смогла выбраться по причинам медицинского характера. Но вспомнила советское прошлое. Когда долго живешь в духоте, воспринимаешь ее как данность и жадно ловишь каждый глоток свежего воздуха. Мы собирались тогда, где могли, нас не смущали портреты Брежнева и изданные миллионным тиражом программы КПСС. Меняется вот это: насилие становится нормой, привыкай-не привыкай к нему, оно повсюду. И в такой обстановке особенно важно держаться друг за друга и подавать руку другим.

Я тут недавно разговаривала с Олегом Дорманом (Oleg Dorman) и вдруг услышала от него объяснение своей иррационально разбухшей в самое неподходящее время любви к своей страшной отчизне. «Мы любим ее не потому, что она для нас много сделала и мы ей многим обязаны, а потому, что мы сделали для нее столько, сколько могли, вложили все свои силы, и что же теперь?..»

Что же теперь, друзья мои, я не знаю. Я вообще не бог весть какой теоретик, аналитик и моралист.