Сон — отчасти творчество, и наоборот. Лучше всего работается, когда усаживаешься за стол, еще не проснувшись, потягивая lavazza, и выкуриваешь первую, лучшую, сигарету. В эти драгоценные мгновения послесония, когда сознание еще не вполне остыло от видений и путешествий, — порой приходят кое-какие соображения. По крайней мере, в моей юности по утрам задачки решались веселее.
В снах совсем иной монтаж, чем в кино, потому что причинность может нарушаться. Одно это — тема для исследования.
Не очень понятно, что такое подсознание. Некий пласт психической действительности, покамест не выраженный действиями и словами? В таком случае сон — это пространство этой самой невыразимости. Замечали ли вы, что есть такие сны, которые, с одной стороны, не существуют, покуда не рассказаны, и в то же время не способны быть точно выражены словами. Если бы топология сна взаимно-однозначно, без разрывов натягивалась на топологию действительности — сны бы были менее интересны. Момент невыразимости ужасно важен. Он показывает нам некоторую невычислимость сновидческого организма.
В одном из мидрашей сказано: человек во сне жив только на одну десятую. И еще говорится: когда-то человек совсем не спал; вот почему ангелы не могли Бога отличить от человека. И попросили Всевышнего дать какое-то свойство человеку в отличие. Так человек обрел способность и необходимость ко сну.
С другой стороны, есть и такой подход к пониманию физиологии сна — мол, это всего лишь обработка мозгом тех сигналов, которые происходят от пищеварительного тракта, например. Иными словами, сон есть момент переключения направлений обработки данных с внешних — на внутренние. Это кажется логичным, но не слишком изящным, чтобы быть правдой. Представьте только, что все наши вещие сны суть интерпретация того, что было съедено на ужин. Как говорил Поль Дирак, формула истины обязана быть красивой.
Сны — это такая же загадка, как и тайна потусторонней жизни. На нашей планете за всю историю человечества по ту сторону Леты отправилось неисчислимое количество людей, разведчиков, а свидетельств о том, что происходит на других берегах, почти нет. Мне кажется, было бы правильным подумать о том, что люди никогда не умирают. Материальная основа для этой фантазии — успехи демографии, обеспечивающие скрытность размещения при переселении образа?
Вообще, мне кажется, последняя справедливость в том, что люди просто обязаны не потеряться. Будет ли множество воскресших душ — сообществом? Или одиночество потеснится иной близостью, еще неведомой покуда?
Возражения вроде «Что за детский сад, зачем вам нужны воскресшие люди?» — мне они, эти возражения, не кажутся приемлемыми. Моя философия — отчасти философия Федорова и Маймонида, потому что не придумало человечество ничего более доблестного, чем борьба со смертью.
Можно сколько угодно пошучивать над недотепством верований и целеполагания этой философии бессмертия и воскрешения — ученые на своем коньке непременно укажут на массу логических провалов в конкретных соображениях, но суть философии бессмертия опирается на один очень важный и порой единственный аспект существования — выжить, и содержится он в корне живого, которое, не обладай оно таким стремлением, было бы для нас ненаблюдаемым в принципе, по той причине хотя бы, что мы бы не обнаружили в нем себя.
Метафизика — дело не только Конан Дойла, но и даже Ньютона. Пренебрежение иррациональностью столь же большая глупость, как и упование на нее. Полнота картины мира зависит от позиции сознающего разума. Снисходительное отношение к метафизике столь же обкрадывает познание, сколь и безусловное потакание ей. Пропасть между «Бог есть» и «Бога нет» преодолима только невероятным трудом мысли. Я бы добавил, что распространенная нынче точка зрения «Бога нет» слишком радикально отрицает все остальные ракурсы мироздания. Мне кажется, тоннель может быть построен, только если работать с двух сторон. Точно так же, как и понятие Бога могло бы быть модернизировано — и не оставаться только в рамках библейской модели.
Сны — это не только провал в логике существования, который мы можем использовать как движущий пример для размышлений о том, что такое смерть и что за ней следует. Наука обладает набором тайн — глубоких и не слишком, благодаря которым в образующиеся бреши врывается метафизика. Квантовая физика и теория относительности в свое время показали отчетливую недееспособность человеческого разума как такового. Само по себе наличие утверждений, неспособных быть доказанными, так же как и неспособных быть опровергнутыми, говорит нам о том, что мир не фунт изюма. Как говорили мои учителя, не старайтесь понять квантовую механику, постарайтесь к ней привыкнуть. Иными словами — они призывали к такой простой вещи, как расширение опыта. Сны как раз и дают нам такой опыт, с которым до сих пор не слишком понятно что делать.
Новый опыт может воспитать новую мысль. У меня есть уверенность — долгожданный глобальный прорыв в науке может произойти, только если научиться собирать новые данные — там, где никто еще их и не пробовал осознавать. В самом деле, если давно не возникало радикально новой теории на основе прежних данных, наверное, стоит задуматься о том, чтобы сменить поле, на котором осуществляется сбор. Это могут быть какие угодно новые области — например, психической деятельности. Скажем, кто-нибудь когда-нибудь подсчитывал число невероятных совпадений, случившихся с человеком на протяжении тех или иных периодов жизни? Скольких двойников вы встречали? Кто-нибудь пробовал «измерить» сюжеты и алогичность снов?
В оправдании иррациональности (метафизики), о котором я говорю, состоит огромная, почти неподъемная культурологическая задача — ибо слишком просто верить во всяческие глупости и слишком трудно, приобретя трудами знания, не заноситься на олимпы просвещения, откуда не видно ничего, кроме пустоты неба. Хочу подчеркнуть: речь идет не об «апологии глупости», а о том, чтобы уровень разговора об иррациональном поднять до того момента, когда ученые перестанут морщиться при слове «деизм». Нет сомнений, что Вселенная заслуживает трудов по оправданию чуда, каковым она является.
Александр Иличевский
Сон — отчасти творчество, и наоборот. Лучше всего работается, когда усаживаешься за стол, еще не проснувшись, потягивая lavazza, и выкуриваешь первую, лучшую, сигарету. В эти драгоценные мгновения послесония, когда сознание еще не вполне остыло от видений и путешествий, — порой приходят кое-какие соображения. По крайней мере, в моей юности по утрам задачки решались веселее.
В снах совсем иной монтаж, чем в кино, потому что причинность может нарушаться. Одно это — тема для исследования.
Читать дальше в блоге.