ИРИНА ЕВСА / ТАТЬЯНА ВОЛЬТСКАЯ

Ирина Евса. ИНТЕРТЕКСТ

Ленивый трамвай, тополиный конвой,
звенящие стёкла аптеки.
Квадратная арка и двор угловой,
где смуглые, словно ацтеки,
подростки гурьбой облепили скамью,
дымя табачищем, позоря семью.

Наплывы плюща затянули окно:
там жертва домашней неволи
до сумерек летних терзает фоно.
Но тремоло или триоли
от взбучки его не спасут всё равно
в родимой семнадцатой школе.

Напрасно вы дразните рыжим жидом,
славянские дерзкие дети,
того, кто прославит обшарпанный дом
и комнатку тётушки Эти,
где, годы спустя, он отыщет с трудом
себя на семейном портрете.

Зато опознает бетонный причал
двора и заборчик дощатый.
Там жили ацтеки, и каждый встречал
другого привычной цитатой,
которую всяк иноземный народ
берёт в обращенье, презрев перевод.

Ты выжил, маэстро, и больше не кличь
страну с конституцией куцей,
отчизну, бесславно вошедшую в клинч
с мечтой о вселенском киббуце, —
где русский с чеченцем, абхаз и грузин
совместно вкушают из райских корзин;

где дочка аптекарши тянет в кино
тебя, а не этого — с фиксой —
любителя кайфа, что пойман давно
теченьем бесстрастного Стикса.
Всплывая и прячась в холодной волне,
наколка синеет на крепкой спине.

Врагу не сдаваясь, наш гордый «Варяг»
на дне обрастает тоскою
по шестиконечной звезде на дверях,
начертанной твёрдой рукою,
по огненной прядке на взмокшем виске,
по нотной тетрадке на грязном песке,
разграбленной и разграфлённой
ацтека подошвой рифлёной.

Татьяна Вольтская

Всемирный еврейский погром не влияет на осень.
Шуршит под ногами сухая кленовая осыпь,
И нежится, щурится, жмурится каждая особь,
Под дымчатым солнцем местечко себе отыскав.
И лишь человечек, мечтающий – где б ему скрыться,
Бледнеет и в чёрную норку ныряет, как крыса –
Напрасно, напрасно: прочна лишь небесная крыша,
Лишь та, над мохнатой горой и обломками скал

Бездомная синь, где Отец укоризненно ждёт нас –
Тех, с братскою плотью кровавой, застрявшею в дёснах,
И этих, растерзанных заживо: кротких и грозных,
И, кто б ни взывал к площадной справедливости – всех.
Когда нас убьют – ты не бойся – останется осень
И выведет мёртвых на свет, как прекрасный Иосиф,
На жёлтые звёзды листвы и, траву подморозив,
Постелет нам под ноги снега сияющий мех.

Когда нас убьют, то, конечно, потом пожалеют –
Ну, как мы могли! – и в какой-нибудь пышной аллее
Поставив нам памятник, мирно пойдут по домам.
Напишут картины и книги – и снова убьют нас,
И землю отнимут, и спрячутся в спальнях уютных.
Но осени ультрамарин, одинокий, как юность,
Багровый шиповник в ладони – останется нам.