«Континуум-гипотеза» в психологии — есть ли что-то между именем собственным и нарицательным?

По наводке И. Беленькой ознакомился с книгой психолога Льва Выготского «Мышление и речь» https://litlife.club/books/312393/read?page=45 Выготский (1896-1934) — примечательная фигура, гениальный исследователь, основатель советской психологической школы (круг Выготского-Лурии), умер в возрасте 37 лет. Книга «Мышление и речь» вышла в свет в 1934 уже после его смерти и представляет собой сборник работ 1928—1934 гг. Эти работы предвосхитили многие подходы, к которым пришли современные когнитивисты.

В книге Выготского рассматриваются разные вопросы, но центральный среди них — как формируется у ребенка развитое логическое, понятийное мышление. Если исходить из биологического «закона Геккеля» о том, что онтогенез повторяет филогенез (хотя в наше время этот закон у самих биологов не считается научным, но до некоторой степени он выполняется), то изучение формирования мышления у ребенка говорит многое о том, как сформировалось мышление у человека и человечества вообще.

Должен сказать, что конкретных экспериментальных наблюдений в книге Выготского приводится очень мало. Никаких протоколов экспериментов или детальных их описаний. Картинок тоже нет. В основном только выводы, обобщения и идеи. Но некоторые описания все же есть, и из них можно заключить, что речь шла о группировании детьми предметов, геометрических фигур (треугольников и т.п.) разных цветов. Опыты «охватывали в общей сложности больше 300 лиц — детей, подростков и взрослых, а также лиц, страдающих патологическими нарушениями интеллектуальной и речевой деятельности». Подробностей не приведено.

Основное внимание Выготский уделяет формированию мышления в понятиях. Оно, по его мнению, проходит три стадии: (1) синкретическую, (2) комплексную (мышление в комплексах, о котором речь пойдет ниже) и (3) высшую стадию — понятийное мышление. Последнее окончательно формируется уже в подростковом возрасте (да и то, наверно, далеко не у всех, добавлю я от себя).

Выясняется, что до подросткового возрасте дети имеют «своеобразные интеллектуальные образования, которые по внешнему виду являются сходными с истинным понятием и при поверхностном исследовании могут быть приняты за подлинные понятия уже в очень раннем возрасте. Эти интеллектуальные образования являются эквивалентными в функциональном отношении вызревающим значительно позже настоящим понятиям, но устроены совершенно иначе».

На начальной, синкретической стадии, одно и то же слово у ребенка может обозначать самые разные вещи или явления. С помощью слов ребенок устанавливает общение со взрослыми. Поэтому значения детских слов могут чассто, «особенно тогда, когда они относятся к конкретным предметам окружающей ребенка действительности», совпадать со значениями тех же слов в речи взрослых. Значение одного и того же слова у ребенка и взрослого часто «пересекается на одном и том же конкретном предмете, и это является достаточным для взаимного понимания. Однако даже если значение детского слова частично совпадает со значением в речи взрослых, оно вытекает психологически из совершенно отличных операций, являясь продуктом синкретического смешения образов, которое стоит за детским словом». Я это понимаю так, что, например, слово «ма!» в речи младенца может означать маму, машинку и что-либо еще, что в конкретный момент нужно ребенку.

Второй этап Выготский назвал мышлением в комплексах. Оно отличается от синкретического связностью и объективностью, но это еще не связность и объективность мышления в понятиях. Синкретические образы сменяются комплексами, но это еще не понятия. В основе комплекса лежат фактические связи, открываемые в непосредственном опыте. Что такое комплексы? Выготской выделяет пять их типов:
1) ассоциативные
2) коллекции
3) цепные комплексы
4) диффузные комплексы
5) псевдопонятия
Последний тип особенно интересен. Псевдопонятие — обобщение, возникающее в мышлении ребенка, напоминает по своему внешнему виду понятия, которыми пользуется в своей интеллектуальной деятельности взрослый человек, но которое вместе с тем по своей сущности, по своей психологической природе представляет собой нечто совершенно иное, чем понятие в собственном смысле этого слова.

Замечу, что с псевдопонятиями приходится сталкиваться сплошь и рядом не только у детей, но и когда общаешься с необразованными, неумеющими мыслить людьми, или с людьми с возрастным угасанием интеллекта и когнитивных способностей (как зачастую почему-то случается как раз на этом портале «7 Искусств»). Например, говоря об «иммунитете» все ли используют это слово как научное понятие? А говоря об «энергии»? А о «генофонде»? Или об «эпицентре»? Примеров тому — тьма, многие журналисты и политики тоже мыслят псевдопонятиями. Но это мое попутное замечание, не могу удержаться.

* * *

Я подхожу к центральной своей мысли. Говоря об ассоциативных комплексах, Выготский пишет удивительную вещь:

«Для ребенка, находящегося в этой фазе своего развития, слова уже перестают быть обозначением отдельных предметов, именами собственными. Они стали для него фамильными именами. Назвать слово для ребенка в эту пору означает указать на фамилию вещей, родственно связанных между собой по самым различным линиям родства. Назвать данный предмет соответствующим именем значит для ребенка отнести его к тому или иному конкретному комплексу, с которым он связан. Назвать предмет для ребенка в эту пору означает назвать его фамилию.»

Я часто возвращаюсь к мысли (которую я прочитал у Андрея Парибка), что переход от имени собственного к имени нарицательному сродни переходу в математике от конечного к бесконечному множеству. У собственного имени один референт, у нарицaтального — бесчисленное множество денотатов, точнее, свое значение в платоновском мире идей.

Еще более парадоксальным образом выразил эту мысль философ, музыкант и музыковед Михаил Аркадьев в трактате «Лингвистическая Катастрофа». Аркадьев считает, что основная мотивация человека — то, что он называет проклятием языка. Язык приоткрыл человеку щелку в бесконечное. Человек ужаснулся, осознав свою смертность, и всеми силами пытается закрыть эту щель, убежать от языка. Сущность человека состоит «в конфликте между языком и доязыковой тенью (фундаментальным бессознательным)». В языке содержится возможность бесконечной рекурсии. Человек пытается справиться с этим и компенсировать бесконечность. Это достигается уравниванием означаемого и означающего (слова и вещи). Например, в таких ситуациях как восклицание «клянусь!» (которое само является клятвой) или мифологическое (литературное) уравнивание имени собственного и нарицательного или сингуляризация («бурав по имени Бурав»).

Когда двух разных людей зовут одинаковым именем, например, Вася, это повторяемость имен. Повторяемость принципиально необходима, согласно Аркадьеву, чтобы различать имя и его носителя. Попытка же полностью отождествить имя и его носителя (сингуляризация, сведение в одно) — древнейший способ мифологизации. Миф — это «такое отождествление, которое хочет забыть о моменте различия». Забвение различия по Аркадьеву — фундаментальный инструмент преодоления переживаемой человеком вырванности из тождества. К этой же тенденции Аркадьев относит музыку, вырастающую из подражания языковой интонации, но возвращающуюся к чистому звуку, и ритуал (использование речи не для коммуникации).

Однако, говоря о том, что допонятийные комплексы соответствуют фамильным именам, Выготский поразительным образом нащупывает целый пласт между именем нарицательным и собственным. Комплексы имеют не имена, а фамилии! И это его замечание не случайно, о фамилиях большая цитата ниже.

Повторю эту мысль еще раз. Имя нарицательное соответсвует указанию на конкретный предмет. Перед вами корова, ее зовут, скажем, Милка. Это ее имя. Слово «Милка» является знаком, указывающим на конкретную корову. Возможно, где-то есть и другая корова с тем же именем «Милка» (повторяемость). Это потому, что имя не тождественно предмету.

Совсем иначе устроено имя нарицательное. Например, само слово «Корова», как в стихотворении Михалкова («Дает корова молоко, да, быть ученым не легко»). Я больше люблю китайско-японской знак кандзи 牛, обозначающий корову. Ведь это слово (знак) фактически указывает не на конкретную корову и даже не на всех коров мира, и не на определение коровы в словаре, а на абстрактную идею коровы. Не на список коров, а на идею бесконечного множества всевозможных коров! Переходя от имени собственного к нарицательному, мы имеем дело с переходом от неограниченного списка (натурального ряда чисел) к абстрактной идее (актуальной бесконечности).

Переход от конкретного к абстрактному — это трансфинитный переход. Именно в этом смысле он похож на переход от конечного или от счетного множества к бесконечному или несчетному.

А существует ли нечто промежуточное между счетными и бесконечными несчетными множествами? Любой минимально математически образованный человек знает о континуум-гипотезе. Континуум-гипотеза (Первая проблема Гильберта) — выдвинутое в 1877 году Георгом Кантором предположение о том, что любое бесконечное подмножество континуума является либо счётным, либо континуальным. Другими словами, гипотеза предполагает, что мощность континуума — наименьшая, превосходящая мощность счётного множества, и «промежуточных» мощностей между счетным множеством и континуумом нет. Википедия любезно сообщает нам: «Континуум-гипотеза однозначно доказывается в системе Цермело — Френкеля с аксиомой детерминированности (ZF+AD)«, однако в сочетании с аксиомой выбора многие гипотезы теории множеств, подобно континуум-гипотезе, оказались неразрешимы.

Итак, комплексы по Выготскому имеют фамилии. Ниже — обещанная цитата из его книги:

«Остатками комплексного мышления полна и речь взрослого человека. Наилучшим примером, позволяющим вскрыть основной закон построения того или иного мыслительного комплекса, является в нашей речи фамильное имя. Всякое фамильное имя, например фамилия «Петровы», охватывает такой комплекс единичных предметов, который ближе всего подходит к комплексному характеру детского мышления. В известном смысле мы могли бы сказать, что ребенок, находящийся на этой ступени своего развития, мыслит как бы фамильными именами, или, иначе говоря, мир единичных предметов объединяется и организуется для него, группируясь по отдельным, связанным между собой фамилиям.

Эту же самую мысль можно было бы выразить и иначе, сказав, что значения слов на этой стадии развития ближе всего могут быть определены как фамильные имена объединенных в комплексы или группы предметов.

Самым существенным для построения комплекса является то, что в основе его лежит не абстрактная и логическая, но конкретная и фактическая связь между отдельными элементами, входящими в его состав. Так, мы никогда не можем решить, относится ли данное лицо к фамилии Петровых и может ли оно быть так названо, — основываясь лишь на логическом отношении его к другим носителям той же фамилии. Этот вопрос решается на основании фактической принадлежности или фактического родства между людьми.

В основе комплекса лежат фактические связи, открываемые в непосредственном опыте. Поэтому такой комплекс представляет собой прежде всего конкретное объединение группы предметов на основании их фактической близости друг с другом. Отсюда проистекают и все остальные особенности этого способа мышления. Главнейшие из них заключаются в следующем. Так как подобный комплекс лежит не в плане абстрактно-логического, а в плане конкретно-фактического мышления, то такой комплекс не отличается единством тех связей, которые лежат в его основе и которые устанавливаются с его помощью.»