Марина Шаповалова, писатель

Я вовсе не адепт коллективных идентичностей (что, надеюсь, моим читателям известно), но вообще вопрос интересный: возможна ли «неприглаженная» национальная коммеморация, мотивирующая на гражданское единство в позитивном смысле?

Сразу скажу, что пример послевоенной Германии даёт положительный ответ, несмотря на его исключительность. Поражение нацистского режима в войне, Нюрнбергский трибунал и двадцать лет последовательной (хотя и часто критикуемой) денацификации в итоге привели немцев к отказу от той части национальной мифологии, в которой у всех наций традиционно «мы всегда были молодцы, а они – подлецы». При этом национальные мифы о трудолюбии и особой законопослушности немцев были «творчески переработаны» и успешно задействованы в ходе послевоенного восстановления страны. И здесь, конечно, не обойти то самое «но», прямо указующее на исключительность немецкого опыта: немцы после войны всеми официальными нарративами и оккупационными законами были поставлены в очень жёсткие рамки невозможности героизации никаких аспектов периода Третьего Рейха. Поколение, заражённое его идеями, в личном качестве могло до самой смерти сохранять часть своих нацистских иллюзий, но в общественном дискурсе все акценты были расставлены однозначно: ни в каком смысле прошлое членство в СС не могло идти в «положительный зачёт». Даже лично оправданным по доказанному неучастию в военных преступлениях (служил кладовщиком, писарем, поваром, по молодости не успел принять участие ни в каких операциях и т.д.). Человека можно оправдать, причастность к СС, Гестапо – нет.

Ничего подобного не произошло с другими нациями, включая страны, входившие в «Ось». Что говорить о тех нациях, чьё становление пришлось как раз на межвоенный период и Вторую мировую. Что делать, когда национальное подразделение СС в полном составе – борцы за национальную независимость? Куда их отнести, и как к ним относиться? Недолго думая, сотворили новые мифологемы, вроде той, что национальные (не немецкие) подразделения СС не были осуждены в Нюрнберге, следовательно – «это другое». Следовательно, они – только национальные герои, а их символика (ни по какому поводу невозможная в Германии) – это такие милые, частные, совершенно незначительные подробности.

Хотя если разбираться всерьёз, то все национальные идеи конца 19 и первой половины 20 века шли в одном русле. Особенно к востоку от Германии, потому что на западе с ней граничили в основном старые, давно сложившиеся нации, менее подверженные «болезням роста». А в Восточной Европе после крушения империй перед молодыми нациями в полный рост стояла проблема жизненного пространства – в силу специфики расселения здесь такого моноэтничного пространства не было ни у одной из них. Потому межвоенные программы и манифесты восточных национальных идеологов могут показаться как под копирку списанными с программных документов НСДАП, включая Мельника, Ильина и т.д. Включая и тех, кто по обстоятельствам на пушечный выстрел к партии немецких наци не приближался или умер до её создания. И во всех доставалось евреям как повсеместно распространённому «чуждому элементу». И все, в полном соответствии «духу времени», намеревались очищать жизненное пространство от них и других чуждых без сантиментов. Именно потому идеи Гитлера поначалу во всей Европе никакой обеспокоенности не вызывали – они в то время звучали довольно привычно и типично для всех национальных движений. (К тому же, межвоенный мир не страдал избытком гуманизма – во всём декларировались крайности.)

Можно сказать, что Нюрнбергский трибунал провёл водораздел между немцами, реально осуществившими геноцид посредством государства, и теми, кто только декларировал намерение такое же государство создать. Но и это не совсем верно, потому что фашистская Италия, например, повинна в уничтожении около 10 тысяч евреев. Принимая во внимание несопоставимость масштабов и то, что Муссолини (и итальянцы вообще) всячески уклонялся от «окончательного решения», чего постоянно от него требовал Гитлер и, напротив, стремился сохранять жизнь евреям в итальянских лагерях – всё же, расовые законы в Италии были, и это всё равно геноцид средствами государства. Но суда над руководителями фашистской Италии не было. С другой стороны, у хорватских усташей, в отличие от итальянцев, руки по самую шею в крови евреев, сербов и цыган, но и их государственное руководство не удостоилось своего Нюрнберга. Международный Военный трибунал судил только руководителей немецкого Рейха и, обращаю ваше внимание – только персонально.

Трибунал в Нюрнберге был беспрецедентным. Над его уставом работали юристы четырёх стран, имевших очень разные представления о правосудии – не забываем, что одним из четырёх был сталинский СССР. Сталин как раз настаивал на осуждении организаций приговором, а британские, американские и французские юристы не могли пойти на введение в юридическую практику понятия «коллективной вины». При этом, всем было ясно – и тут существенных расхождений не было, — что необходимо как-то осудить подобные государственные практики. И ещё – создать правовые основания для аналогичных национальных судов, которые (по замыслу) должны были последовать за Нюрнбергским судом после его окончания. Для этого была продумана процедура решения, признающего преступными организации/группы, но не заменяющая судебного разбирательства в отношении конкретных лиц. Персональные дела членов национальных подразделений в составе СС, а также дела лиц, сотрудничавших с СС и Гестапо в составе вспомогательной полиции и др., относились НТ к национальным юрисдикциям, которые должны были руководствоваться решением о преступности СС и Гестапо в целом, но могли выносить и оправдательные приговоры по сумме доказательств личной непричастности к преступлениям.
Но пока Нюрнбергский процесс длился, политическая ситуация в мире изменилась, бывшие союзники превратились в стратегических противников. Национальные «нюрнберги» не состоялись, как задумывалось. Но в целом НТ стал и остаётся тем, чем был – важнейшим прецедентом и основой для судебных разбирательств в отношении военно-государственных преступлений. А в его документах нет и намёка на якобы неподсудность каких-либо национальных подразделений или армий, воевавших против войск антигитлеровской коалиции.
По мере того, как Вторая мировая удаляется от нас в глубокую историю, многое из её опыта забывается, многое переосмысливается в свете актуальных событий. На первый план всех национальных мифологий, кроме немецкой, снова выходят национальные герои с как бы незапятнанной репутацией. Одни «только лишь» планировали этнические чистки, не получив при жизни возможности осуществить их в задуманном объёме в своём национальном государстве. Другие убивали только за будущую национальную независимость, или якобы только. В приоритете – национально-государственный интерес, а средства борьбы за него можно пристально не рассматривать, если не хочется. Да и что там сегодня рассматривать в гекатомбе под сотню миллионов жертв, когда всё равно уже почти все умерли. Думаю, не ошибусь, если скажу, что сегодня только евреи, которым максимально «повезло» попасть в кровавый замес на всём европейском пространстве, твёрдо остаются на позиции сопротивления пересмотру памяти о военных преступлениях Второй мировой. Потому что именно от них все без исключения националы «освобождали» территории для своих, реальных или планируемых национальных государств. На истреблении евреев все национальные герои так или иначе отметились. При том, что сами евреи для себя в Европе территорий ни от кого не расчищали, и нет никакого, как между другими молодыми государствами-нациями, «взаимозачёта». Не будь сейчас еврейских организаций, занимающихся памятью о Холокосте, некому было бы поднимать волны возмущения попытками национальных героизаций.

А всё дело в том, что был осуждён только немецкий национал-социализм. На этом остановились, не дав никакой оценки остальным националистическим идеям и движениям, популярным в то же самое время. Содержательно абсолютно идентичным немецкой идее «крове и почвы», точно так же требовавшим расширения и расчистки «жизненных пространств» для своего этноса. Лишь масштабами – но никак не методами и зверством – уступавшим гитлеровской государственной машине. Естественным образом находившим в немецких нацистах ситуативных союзников – цели в части истребления «этнически-чуждых» совпадали, а военная машина Рейха действовала куда более эффективно. Ничто из этого не было поднято в объёме совершённых преступлений, не было рассмотрено и осуждено. Хотя прецедент был создан. Нюрнбергский трибунал не подводил черту под только немцами осуществлённым геноцидом – её подвели политики, начавшие «холодную войну» и похерившие национальные трибуналы как уже неактуальные.

Поэтому мы сегодня имеем наиболее «здоровой» только немецкую национальную коммеморацию, признающую опасность и человеконенавистнический характер национализма. Без иллюзий о его «пользе» для нацбилдинга и государства. Оказывается, так тоже можно – успешная нация не нуждается в героических мифах, замешанных на крови – она от них отказывается по мере осознания вреда программируемой ими ориентации. Отказывается от пафосного выпячивания жертв, «принесённых на алтарь» национальной государственности, чтобы не взращивать в новых поколениях комплексы обид и превосходства. Не оправдывается своей тяжёлой и трагической историей, а извлекает из неё опыты преодоления ошибок и последствий преступлений. Это, правда, не значит, что у немцев всё и навсегда прекрасно с гарантией, но у остальных точно хуже.