Илья Будрайтскис

Современная конструкция российского «антифашизма» в целом понятна: если ты за российское государство, то ты антифашист, а если против, то фашист. У этой простой схемы, однако, довольно глубокие корни. Ведь она предполагает Россию не только как конкретную страну, но и как синоним чего-то универсального, как «очевидность» (в терминах Ильина). Эта «очевидность» противостоит любым попыткам настаивать на своей инаковости, которая всегда носит ложный, произвольный и «фашистский» характер.

Достоевский — один из тех, кто стоял у истоков этого парадоксального сочетания «всемирности» и крайней, радикальной ксенофобии. В его романах все, кроме русских — это уродливая галерея разных подвидов «одномерного человека», воплощающих полное господство какой-то одной черты, которая сводит сложную личность к качеству плоской абстракции. Так, немцы — это бездушный предсказуемый механизм, поляки — тупая, всепожирающая гордость, евреи — фанатики, помешанные на собственной исключительности. Поэтому, собственно, антисемитизм Достоевского — как бы универсалистский и «антифашистский».

В широкой парадигме российского «антифашизма» каждый может быть принят и понят, т.е. может стать русским. Но — в отличие от русских по рождению — ему предстоит тяжелая работа по преодолению своей инаковости, нужно принести большие жертвы на алтарь российского универсализма. Особенность украинцев в том, что, являясь в этой рамках этого подхода русскими по рождению, они совершили предательство и приняли враждебную идею собственного отличия. И перед лицом этой «анти-России» магия культуры полностью перестает работать, остается только война на уничтожение.