Александр Иличевский. НИГИЛИЗМ И АРХАИКА

Хороший роман отчасти похож на стихотворение, которое проще еще раз прочитать, чем объяснить, — о чем оно. Есть очевидные примеры таких книг — «Анна Каренина» или «Зависть» Юрия Олеши. А есть такие, что не слишком очевидны. К ним я отношу роман «Отцы и дети». На мой взгляд, этот текст – загадочный не только для своего и времени и является «диссидентским» романом, а принятые (например, образовательным официозом) трактовки не соответствуют его сути.

Все, что нам объясняли в школе про Базарова, противоестественно. Роман представляется мне первой попыткой в русской культуре показать, как идеология уничтожает человека. Как жернова простоватых истин, противоречащих человеческому естеству, способны не просто покорежить жизнь и натуру, но и стереть в прах иссушенную насилием идеи душу.

Вот откуда следует антропологическое правило: идейным людям нельзя давать в руки оружие. Этот закон был сформулирован всем двадцатым веком и останется актуальным до конца существования человечества.

Я думаю, дело в том, что люди склонны думать о вычислимых понятиях как об истине. В то время как тот же двадцатый век, решительно отвергнув простоту устройства мироздания, ввел в обиход мышления принцип дополнительности. Более или менее ясно этот принцип можно сформулировать так: каждой глубокой истине должна противоречить другая, тоже глубокая истина.

Как только мы допустим такой подход к устройству мира, он, мир, тут же станет неизмеримо более богатым, чем тот, который укладывается в единичность истины. Насколько это обстоятельство может серьезно преобразить жизнь человека (и человечества) — как раз и сообщает нам роман Тургенева.

Некогда на первой лекции по квантовой механике, в которой как раз и дебютировал принцип дополнительности, профессор Сергей Аллилуев предупредил нас: «Друзья, имейте ввиду — квантовую физику понять нельзя. Но привыкнуть к ней жизненно необходимо».

Некогда наука не отличалась от мистических исследований. Библейский Енох поведал людям, что звезды суть огненные горы, обладающие протяженностью, а не дыры в куполе небесных сфер.
В двадцатом веке общая теория относительности сообщила человечеству о законах пространства и времени, которые соблюдаются с немыслимой точностью — на несколько порядков большей, чем законы классического, видимого мира, чем законы Ньютона.

Следовательно, законы воображения, законы невидимого мира, например, непознаваемой большинством квантовой механики — сущности фундаментальные не только для мироздания, но и для человеческой жизни. Разум же обыденности до сих пор еще находится в рамках, когда грозовую молнию проще приписать колеснице Ильи-пророка, а не уравнениям Максвелла.

Именно в этом смысле негативизм Базарова есть архаикa. — A отрицает он, как это ни парадоксально, — ум, точней, его широту.

Пока не было квантовой механики, человек прекрасно без нее обходился. Сейчас такой “изоляционизм” профанического существования не просто бессмыслен — он служит злу. И не только в плане общего ущерба просвещению, но хотя бы потому, что корневой принцип этики — принятие во внимание мира иного сознания (того самого библейского “ближнего”) лежит в основе принципа неопределенности.

Ибо метафизика, в сущности, и есть физика: почти все, что нас окружает и изменяет мир, основано на законах той области мироздания, что была открыта лишь благодаря пытливости разума, а не полноты эксперимента. Наука давно плодотворно не столько заменяет теологию, сколько ее углубляет. В то время как Базаров теологию отрицал, но не углублял с помощью формулирования новой, не менее глубокой истины. Понимаете разницу между расширением мира и его умалением с помощью негативистской редукции? Сравните два мироустройства: «Душа? Нет никакой души» и «Сознание существует».

Истина — та сущность, что открыто прорастает в мир. Ложь — обрезанная сухая ветка. Именно такими мертвыми ветками Базаров и питал свое мироустройство. Вот почему оно и сгорело, как порох.

Двадцатый век — груда такого валежника: идеологий, фундаментализмов и т.д. Если отвлечься от исторических деталей, проблема человечества остается все той же: есть мораль или ее нету. Гитлер считал, что главную загвоздку для рода людского — мораль — придумали евреи. В общем-то, именно потому он и решил совместить устранение этого препятствия (то есть морали) с уничтожением его “изобретателей”.

Чувствуете здесь грубую базаровщину, да?

В чем надежда на то, что удастся снова справиться с пришествием Хама? Как бы это идеалистично ни воспринималось (хотя в законах природы мало романтизма), надежда в том, что наука дает нам основание говорить, что определяющий принцип этики — необходимость принятия в расчет мира других личностей — есть следствие законов природы, а не случайная мутация культуры. Именно это является главным оружием против тьмы. Ибо можно победить человека, народы, государства и империи, но не законы природы, благодаря которым Кант дивился моральному императиву и звездному небу.

Роль принципа дополнительности в сознании двадцать первого века должна преобразить мышление и образ жизни человека. Трагическую важность этого события как раз и предчувствовал в своем романе Иван Тургенев.