Александр Иличевский Две миниатюры

С точки зрения антропологии, развитие мира состоит в умножении его смыслов. И стоит понять, что корневая причина нынешних кризисов берет начало в самом глубинном пласту, именно в антропологическом. Только потом она пронзает следующие уровни – геополитику, религию и проч., но в первую очередь экономику. А когда об экономике той или иной страны теперь судят не с помощью количественных шкал, а оценкой индекса сложности технологических возможностей – становится очевидно, что зерно кризиса – во внезапно возникшей непреодолимой разности между качественными особенностями нейронных систем, населяющих планету.

Это новая реальность, как бы кто ни восклицал: мол, что проблема «образованный класс» vs. «необразованный» существовала всегда. Проблема отставания, конечно, не новость, но никогда еще эволюция не теряла из виду биологический вид.

Всего в пределах двух поколений (точка на дарвиновской оси) скачкообразно возникла новая формация существ, взявшая себе в союзники новый способ организации связей. С точки зрения естественного отбора это все равно как вдруг, в одночасье, у всех слепых протолягушек немедленно появился новый орган – глаз. И теперь земноводные способны ловить любую движущуюся пищу, а не только, как раньше, красться на ощупь, в надежде наткнуться на съедобное.

Почему это произошло? Скорее всего, общий рост нейронных связей (измеряемый, например, культурно-образовательной проекцией) достиг принципиального уровня, на котором преобладание становится нелинейным. То есть культурно-технологически образованный мир сейчас исчезает даже как горизонт из виду для необразованной части.

Постепенно страны и народы окончательно превратятся в производственные классы и каждый новый глобальный технологический прорыв будет ставить под угрозу существование не отдельного класса, а целых государств и национальных образований.

И пусть эти сдвиги в извечной пропорции 4/5 (средних особей к авангарду) составляют всего лишь сотые доли – но в пересчете на население это сотни миллионов человек (Россия, Сирия, Европа – вместе взятые). Политически это выражается в том, что только средние люди, страдающие социологическим синдромом «завистливой нереализованности» (неудачники в массе, конечно, обнуляют фортуну), способны на фрондирующую активность, направленную на разрушение новых связей и многообразия мира (условно: «голосовать за Трампа», «ехать воевать в Донбасс, Сирию и т.д.»).

Расстояние между миропониманиями жителей в одном и том же европейском городе теперь сравнимо с удаленностью карго-культа. А «троечники» найдутся уже в каждом квартале, дворе и даже в некоторых семьях. Но проблема не только в том, что «троечники» всегда поколачивают и мучают отличников, не только в агрессивности посредственностей и дикарей. Суть катастрофы в том, что расстояние между «отличниками» и «троечниками» теперь таково, что оно позволяет этим двум классам совершать адскую ошибку обесчеловечивания друг друга. У «отличников», правда, это выходит менее кровожадно.

Добавьте к обесчеловечиванию демографическую апоплексию и преодолимость границ – и «воинства света и тьмы» немедленно обретают рассеянный фронт открытой вражды (гибридный, как теперь выражаются). Несомненно, культуре политкорректности полагается восстать против таких речей, но наше дело и так рисковое.

Ставки в преодолении этой антропологической катастрофы нешуточные, поскольку она сокрушает моральную матрицу с такой амплитудой, что «добро» одних становится «злом» других. Как минимум, это обрекает обе стороны на поражение. Этот провал на шкале IQ становится главной проблемой существования человечества.

Постепенно страны и народы окончательно превратятся в производственные классы и каждый новый глобальный технологический прорыв будет ставить под угрозу существование не отдельного класса (как случилось с крестьянством), а целых государств и национальных образований. На обширнейших территориях и без войны воцарятся пустоши. А где пустошь, там и мрак: и добро назовется злом и зло добром. По образцу нынешнего «Исламского государства» (запрещенного в России) возникнут суицидальные бесчеловечные режимы, в наследстве у которых, возможно, окажутся не только танки и гаубицы.

Объединяясь, мир проходит через опасную фазу смешивания разнородных враждующих сред – это всегда самый опасный момент при стремлении системы к равновесности, бороться против этого почти невозможно. И не только потому, что тяга к образованию всегда была слабым местом любого организма, даже самого сложного. Никаким образованием не удастся предотвратить момент, когда роботизированные производства обрекут массы на обездоленную жизнь.

********************************

Иерусалим — это некая разновидность вертикального лабиринта, породненного с лабиринтом горизонтальным. Город составлен из множества районов, кварталов, площадок, полос и участков размежевания, и каждый обладает своей историей и своими притязаниями на память этого ландшафта об истории — давней и новейшей.

К Иерусалиму можно относиться как к сознающему ландшафту, понимающему о забвении больше любого существа во Вселенной. Здесь любой клочок что-нибудь да хранит важное для содержания и предназначения — ни много, ни мало — всего человечества. Окрестности Иерусалима тут и там подают вам на ладонях террас и предплечьях уступов те или другие эпизоды библейской истории (сама по себе территория Святой земли размером со свиток), подобно тому как человеческий мозг непредсказуемо выдает сознанию неожиданные воспоминания.

Иерусалим не вышколен, здесь множество заброшенных домов, двориков, пустырей, и в то же время новых зданий, с иголочки, и хватает строек — маленьких и больших, а мусор убирают и метут улицы столь же усердно, как потом мусорят и пылят.

Этот город живой, он полон собственного стиля, приблизительность которого говорит, скорей, не о разболтанности, а об особом приоритете. Это неряшливость книгочея и ученого, левантийского склада богемы и университетского образа жизни. Тут многое незатейливо-прямолинейно, но не принижено, поскольку что-то случается в момент сопоставления мифа и почвы, на которой этот миф вырос, что-то особенное происходит в области грудной клетки.