Татьяна Хохрина. КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО

Когда я была маленькая, а деревья были большими, напротив нашего малаховского дома был лес. Т.е., честно говоря, не Лес-Лес, а лесок, мы так и звали его «маленький лес», потому что за ним следовал большой. Но этот лесок был прекрасен. Он был нашей вотчиной, нашим сказочным королевством, местом, где мы спали в колясках, впервые пошли, сорвали первую фиалку и первую землянику, катались на велосипедах, санках и лыжах. Там в крохотном пруду-болотце мы ловили несчастных лягушек, в березовой рощице собирали грибы, на поляне смотрели, как взрослые парни играют в футбол. Там мы сидели на бревнах у первых своих костров, там в ночи нас скликали и оттуда пинками гнали домой родители, там мы впервые поцеловались, там нас впервые предали, там мы выясняли отношения, били морды и мирились. Там мы потом возили в колясках своих детей и уже они срывали свою первую землянику. И мы думали, что так будет всегда.

Потом с разных концов на маленький лес начали наступать цивилизация и растущее благосостояние отдельно взятых граждан. Сначала по-тихому разрослись те немногие дачи, что были в самом лесочке. Потом застучали топоры по периметру и быстрее маслят после грибного дождя стали расти тюремно-романтические чудовища местных и пришлых нуворишей. Особенно всех веселил лазоревый четырехэтажный замок с башенками, колоннами, балконами и кариатидами, увенчанный фамильным гербом с огромной буквой Г. Поскольку его предшественником был загаженный скотный двор, где хозяева будущего Версаля держали свиней и коз и всё тонуло в навозе, местные жители были уверены, что буква Г в гербе производна не от фамилии владельцев, а от дерьма, на котором дворец был воздвигнут.

Маленький лес ёжился, втягивал голову в плечи и поджимал смолистые сучковатые коленки, но стоял и становился все красивее. Молодая березовая роща разрослась и вытянулась вверх, исчезнувшие навсегда коровы перестали вытаптывать и объедать поляны, оставляя взамен попахивающие кляксы, удалось даже изжить тянувшуюся вдоль лесочка стихийную помойку. В лесочке заливались соловьи, метались белки, выбивали морзянку дятлы — в лесочке была жизнь. И большинство из нас, уже живя в Москве, а в Малаховку приезжая в основном летом, на дачу, не успев бросить сумки и открыть просевшие ставни, спешили в маленький лес надышаться и сбросить в его траву всю свою зимнюю городскую усталость.

И вот точно по этому сценарию мы вошли в наш лесок несколько лет назад, прошли по сужающейся дорожке метров триста и оцепенели. Как на полотнах Дали или в театре абсурда, мы вдруг обнаружили, что огромный кусок лесочка — гектара полтора-два, обнесен изящной, но шестиметровой и стоящей насмерть кованой решеткой. Мы и другие такие же обалдевшие жители начали метаться по периметру, пытаясь одновременно найти лазейку и разгадку, но все было напрасно.

Наконец в самом неожиданном и труднодоступном месте мы обнаружили запертые ворота дивной красоты, на которых висел уже потрепанный непогодой скромный бумажный листок следующего содержания. «В целях сбережения лесопосадок, развития лесопарковой зоны и охраны зеленых насаждений и фауны данный участок передан в бессрочное частное пользование с сохранением за местными жителями права посещения леса при предоставлении соответствующих документов и по предварительной записи и согласованию времени посещения». Как вы понимаете, номер телефона и другие контакты предусмотрительно отсутствовали…

Возмущенные односельчане, словно крепостные, не допущенные к барину на порог, пошумели вхолостую у запертых ворот, но ушли ни с чем. Особенно грамотные и неленивые углубились в проблему и попытались выяснить, откуда ноги растут, и вот что накопали. Окнами на лесочек располагалось когда-то редкой красоты поместье, настоящий шедевр деревянного зодчества, позже превращенное в выездной детский сад Госснаба. Со смертью Госснаба всю эту красоту то ли выставили на продажу, то ли подарили за особые заслуги и новым хозяином стал начальник одного из исправительно-трудовых лагерей то ли Коми, то ли Воркуты.

Привыкший к безграничным просторам ГУЛАГа, он, конечно, не захотел удовлетвориться гектарным участком поместья, тем более, что лес ему был в связи с лесоповалом как дом родной. И тогда он, увидев в словосочетании «лесопарковая зона» прежде всего слово «зона», решил, что она должна принадлежать ему по праву. И не ошибся. И вот как славно все устроилось!

Действительно, кто лучше сохранит нам лес и не допустит, чтоб в нем шлялся кто ни попадя, как не начальник лагеря!

В лесочек, особенно в поднадзорную его часть, мы теперь практически никогда не ходим. А если вдруг занесет туда нелегкая, то тоскующим, полным слез взором девочки со спичками мы смотрим сквозь ажурные узоры ограды на стоящие между белеющих березовых стволов рощи шезлонги, квадроциклы, надувные бассейны, детскую горку и песочницу, развешенные гамаки и качели. Людей мы не видели никогда. То ли они на другом лесоповале, то ли в бараках, то ли на пути в Воркуту или обратно, но это и хорошо! Лесопарковая зона развивается, лесопосадки сберегаются, зеленые насаждения и фауна сохраняются. Что еще можно желать?!

А в прошлый, простите за выражение, уикэнд у новых лесных господ был праздник. Трое суток Малаховка стояла на ушах. Похоже и в Москве было слышно орущих в громкоговорители аниматоров и прочих петросянов. Перекрывая «Три аккорда и бабкинские народные песнопения, завывали приглашенные артисты, поддерживаемые хором почетных гостей. Одна только рюмка водки стояла на столе раз сорок, но компания, даже нажравшись, не утихомиривалась.

Как стемнело, начался артобстрел из всех пиротехнических сооружений. Сотрясались столбы электропередач и дома, вой снарядов так и манил в погреба и подвалы, несмотря на праздничную яркость салюта. В окрестных домах да и в объеме площади Лихтенштейна или Монако рыдали неспящие дети и перепуганные старухи, брехали встревоженные псы и блеяли редкие сохранившиеся козы. Металлические крыши и решетки в радиусе километра реагировали снопами искр и чудовищными, почти человеческими стонами, а деревянные дома прощались с жизнью.

К середине ночи третьего дня веселящиеся обессилили, в эпицентре праздник стих, но по притихшим улицам Малаховки с парадным треском и бодрящей сигнализацией понеслись всадники Апокалипсиса: харлеи с флагами, квадроциклы с девками, бентли, кайены, майбахи и два роллс-ройса с господами, которые могли повторить, благодарили деда за победу, а хозяина зоны и нашего леса — за праздник….