Николай Подосокорский

132 года назад родился Виктор Максимович Жирмунский (1891-1971), русский и советский лингвист, литературовед, доктор филологических наук, профессор, академик АН СССР (1966), почётный член Баварской, Британской (член-корреспондент, 1962), Саксонской и других академий, почётный доктор многих университетов, в том числе Оксфордского (1966). [Его отец — врач-отоларинголог Мендель Шевахович Жирмунский, а мать — Александра Яковлевна Жирмунская (урождённая Малкиель, 1859—1945), из семьи известных фабрикантов и строительных подрядчиков из Двинска.]

Филолог Леонид Аринштейн (1925-2019) так вспоминал о нем в беседе с Иваном Толстым: «Когда я его уже увидел, ему было, кажется, 52 года, а выглядел он лет на 40-45 — ни одного седого волоса, совершенно поразительной вышины лоб (такого лба не было ни у Сократа, ни у Владимира Ильича Ленина), просто огромный и удивительный, обрамленный бордюрчиком из черных, как смоль, вьющихся волос. В общем, это было довольно красиво, и то, что он пользовался определенным успехом соответствующего пола, не подлежит сомнению.
Как раз в эти годы, это был третий курс, я был знаком с его аспиранткой, которая стала впоследствии его супругой — Антониной Александровной Сигал, позже — Ниной Александровной Жирмунской, которая просто была в него влюблена. Дай бог, чтобы все женщины были в своих мужчин влюблены до такой степени. Они прожили потом большую счастливую жизнь, а после его смерти, это было уже в 1971 году (я с ней был в хороших отношениях, даже помогал изданию произведений Виктора Максимовича), она просто героически впоследствии все его рукописи, все его книги переиздавала, издавала и, может быть, часть его последующей посмертной известности связана с этой огромной работой, которую провела Нина Александровна. Впрочем, ей помогали люди очень достойные — и Михаил Павлович Алексеев приложил у этому руку, и Юрий Давыдович Левин. А я приложил у этому маленький мизинчик. Так что я совсем не хочу войти в этот сонм таким образом, но, тем не менее, кое-что делал.

Это была такая крупная фигура в физическом плане, он всегда держал голову высоко, очень гордо, и я всегда обращал внимание на походку — Жирмунский двигался всегда необычайно быстро, очень ритмично, и когда он шел по этим узким коридорам филфака, все немножко сторонились, потому что он шел быстро, твердой походкой, и уж никому в голову не приходило попадаться на пути. Я не могу его сравнить с танком, это была совершенно другая — твердая, горделивая походка. Я бы сравнил его с кем-то из римских героев, которые в свое время тоже таким образом ходили.

Ну вот, облик его и походку я описал, могу только добавить, что он, будучи петербуржцем, еще сохранил в своем лексиконе старое петербургское произношение, которое сначала немножко резало ухо, а потом к этому привыкли, даже какое-то очарование было. Например, говорил не англИйский, а Английский, не библиотЕка, а библиОтека, и еще некоторые слова такого рода, которые, видимо, сохранились со времен того Тенешевского училища, которое он в свое время кончил. <…>

У меня было впечатление, еще когда я знал его студентом, и это потом подтвердилось в моих разговорах с Дмитрием Сергеевичем Лихачевым… В последние годы жизни Жирмунского они жили в Комарово бок-о-бок, их дачи были рядом, они в последние годы по ряду причин проводили много времени вместе, Дмитрий Сергеевич много мне об этом рассказывал, и Нина Александровна, с которой уже после смерти Виктора Максимовича я имел возможность говорить не один раз и достаточно откровенно. Он не был честолюбивым, властолюбивым, его единственным честолюбием, его единственным стремлением было стремление удовлетворить свою глубинную потребность в знании. Он писал книгу о докторе Фаусте, а я думаю, что что-то фаустианское было в нем самом».