Татьяна Хохрина. Зарисовка из жизни в коммунальной квартире

— Вера Кузьминична, Вы с ума сошли?! Половина четвертого ночи! Какой счетчик, какой расчет?! Что, до утра дотерпеть нет сил??

Бабка проворчал что-то, но от двери отошла. Впрочем, через две минуты стало слышно, как оно штурмует комнату вторых соседей. Ну это опрометчиво…Это тебе не Оля с Левой — полторы овцы. Сейчас мамаша Баджраева с кинжалом выскочит и бабка Вера сама искрить и электричество вырабатывать начнет….
Боже мой! В какую страшную ночь чьё-то воспаленное и бесчеловечное воображение породило идею коммунальной квартиры?! Какой садист придумал поселить вместе ни в чем не повинных и абсолютно чужих людей под одной крышей, с общей ванной и единым сортиром?? Уже одно это доказывает наличие внеземной цивилизации, ставящей, похоже, на людях варварские опыты, ведь такой же, как ты сам, человек не смог бы додуматься до такой подлости…

Оля с Левой уже два года жили в этой коммуналке на Преображенке, в принципе со всеми ладили, можно сказать, почти дружили, но смириться с такой формой жизни не могли. Одно утешало — они стояли на очереди и был шанс хоть когда-то отсюда съехать. А соседям повезло меньше…Вообще в глазах соседей и Оля, и Лёва, и тем более их союз были инородным телом и совершенно чуждым элементом. Это не мешало всем обмениваться новостями, делить ванную и газовую плиту, угощать друг друга результатами кулинарных опытов, но для всех соседей,населявших квартиру 84 дома 12 по Преображенской улице, было ясно: Оля и Лёва — непонятные существа, а машинист электропоезда метро на пенсии Вера Кузьминична Зубкова и весь аул Баджраевых — социально близкие люди, даже если и писают друг другу в борщ.

Вот и утром Зубкова долго читала Оле проповедь о своевременности оплаты коммунальных счетов, а Оля, опаздывая на работу и внутри себя обрушивая на бабку все казни египетские, не только выслушала эти причитания, но и залезла на стремянку, сняла показания с замшелого счетчика и рассчитала, кто сколько должен.

Когда же свою дверь только приоткрыл неугомонный весельчак, водитель замминистра торговли и , как положено по этой должности, спекулировавший вагонами барахла Колька Баджраев, бывшая машинистка только пискнула и провалилась сквозь землю (наверное, по старому месту работы). Колька же, широко улыбаясь и всем видом демонстрируя отличное настроение, навернул яичницу минимум из полдюжины яиц, запил чифирем и решил сам повоспитывать Веру Кузьминичну за несвоевременный ночной визит.

Он был в этом весьма однообразен и совсем не изобретателен, но семье Баджраевых этот концерт очень нравился. Огромный, как шкаф, Колька опускался на колени перед замочной скважиной бабкиной двери, сзади заградотрядом стояли жена, ее сумасшедший брат и их мать, чеканная осанистая горянка, позвякивающая монистами из старинных серебряных монет в шесть рядов поверх байковой ночной рубахи. С двух сторон крутили головами колькины дочки- погодки. И начиналось…

«Ах ты проститутка! Ты же проститутка старая! Ты кто?! Ты старая блядь, потаскуха! Ты ж никому не нужна! Тебя ж и замуж никто не взял! Ты ж старая дева! Старая ты блядь!…»

Колька мог выкрикивать эту мантру часами, а семья одобрительно, но молча кивала. Оля как-то не выдержала и, хмыкнув, сказала:»Коль, ты какой-то непоследовательный, сам себе противоречишь. Ты выбери, все-таки или проститутка, или старая дева…»Но он взглянул на Олю такими страшными, белыми глазами, что она навсегда зареклась упражняться в сарказме. А бабка, не издавая звуков, замирала за дверью, пока у Коли не устанут колени или не придет время других дел.

К вечеру они как ни в чем не бывало стрекотали на кухне, девочки Баджраевы обнимали бабку с двух сторон, она им совала баранки, угощала сумасшедшего Магомеда наливочкой, пробовала кабардинские блюда и воцарялся недолгий мир. Когда возвращались Оля и Лёва, с ними никто не ссорился, но и общих тем не находил, периодически они слышали за спиной шепот «эти, у этих, они…» и понимали, что чужие на этом празднике жизни.

Через четыре года они наконец дождались отдельной квартиры, немедленно переехали и вспоминали коммунальный опыт, как страшный сон, хотя иногда в лицах изображали на домашних вечеринках сценки из той жизни и все страшно веселились, а в конце кто-то обязательно говорил:»Дааааа, как все-таки далеки мы от народа!», что вызывала новую волну веселья.

Прошло, наверное, лет десять, у Оли с Лёвой уже подрастал малыш, когда вдруг раздался телефонный звонок. Звонила Рузанна Баджраева. Она случайно обнаружила оставленный тогда еще Олей телефонный номер и решила от нечего делать узнать, что за эти десять лет в олиной семье произошло. Новостей хватило ненадолго, говорить было не о чем, слишком уж разной была их жизнь. Но для приличия Оля тоже поинтересовалась делами бывших соседей.

«Мы все там же, только еще вашу комнату заняли. Девочки выросли, школу оканчивают. Магомед все больше в больнице. Мама очень сдала. У Кольки все по-старому, толстый, весёлый, всё дурачится…» — «А Вера Кузьминична как?» — «А нет ее, Кузьминичны-то…» — «Что, неужели умерла?» — «Ну да, умерла. Умерла…Колька ее удавил. Подушкой. Очень уж раздражала. Да и тесно нам стало…»

Оля долго смотрела в трубку, из которой уже полчаса доносились короткие гудки, и все не могла опустить ее на место. — Дааа, как все-таки далеки мы от народа…