Ольга Бугославская. Было — стало

Когда по какой-то причине перечитываешь книгу, которую до этого читал в юности, то на короткий момент возвращаешься в прошлое и ныряешь в давно забытое самоощущение: вся жизнь впереди, будущее прекрасно, смерть существует только теоретически и не имеет к тебе никакого отношения, «как добры люди и животные», ветер в паруса и прочие забавные и давно забытые иллюзии.

Но сейчас оказывается, что главным в том безмятежном отношении к себе и миру вокруг было даже не это всё. Тогда чтение тех книг, которые повествовали о войнах и диктатурах, сопровождала наивная, но при этом железобетонная уверенность в том, что и масштабные войны, и воплотившиеся в реальности антиутопии навсегда остались в прошлом. А мы счастливчики, которым повезло родиться в поствоенную и посттоталитарную эпоху, которым ничего не угрожает.

То, что описывал, например, Ремарк: “Я услышал голос и поискал оратора, но не нашел. Лишь немного погодя углядел на возвышении черный громкоговоритель. Он стоял там – освещенный, голый, сиротливый автомат – и кричал о праве на возвращение всех германских земель, о большой Германии, о возмездии и о том, что миру будет гарантирован мир, если он поступит так, как хочет Германия, и это справедливо… Лица у слушателей были сосредоточенные и просветленные. Они верили всему, что им кричал автомат, и, что характерно для странного гипноза, который здесь происходил, аплодировали тому, кто не мог ни слышать их, ни видеть, аплодировали как человеку. Мне это показалось характерным и для пустой, мрачной одержимости нашего времени, которое в страхе и истерике следует лозунгам, безразлично, выкрикивает ли их представитель левых или правых, главное, чтобы крикун избавлял массу от тягостных размышлений и от ответственности, что придется выступить за то, чего она боится и чего не избежит”, – тогда читалось как описание навсегда ушедшей натуры, а сегодня как подтверждение того, что возможен любой откат и никакие дикости не уходят в прошлое окончательно. И это, мягко скажем, разочарование гораздо страшнее утраты навсегда ушедшей юности.