Олег Лекманов / Денис Драгунский. СОРОК ДВА ГОДА НАЗАД УМЕР ВЕЛИКИЙ СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ ЮРИЙ ТРИФОНОВ (1925-1981)

Олег Лекманов

Для меня, пожалуй, самое сильное в великом писателе Юрии Трифонове, это умение описать безжалостность жизни. Вот про «Обмен» его, например, много писали как о повести, в которой мещанство борется с интеллигенцией и побеждает и тп. Но нет же – жену главного героя Лену (в которой видели просто-таки воплощение этого самого мещанства) точно так же жалко, как якобы загубленного ею мужа, а интеллигенты Дмитриевы (семья этого мужа) – порою проявляют нестерпимое высокомерие по отношению к другим людям. И съезжаться с больной раком матерью, понимая, что она скоро умрет и квартира достанется вам – ужасно и безнравственно, но ведь и ютиться втроем со взрослой дочерью в одной комнате – невозможно. Всех жалко, все (вот тут важно) – виноваты (нет этого, характерного для жалостливой русской литературы – никто не виноват, давайте обнимемся) и совершенно непонятно – что делать. И гениальный финал – человек превратился в тень себя самого, а когда он умрёт, его забудут и даже следа от него не останется, как не осталось ничего от того места, где он жил в юности. И рассказчик – в этом же ряду, он не Демон над пропастью, он точно так же виноват, и мается, и не знает как выпутаться из таких обыкновенных, из таких обыкновенных (как у всех) обстоятельств.

А еще он был писателем, который сумел цензурные трудности превратить в выгодное для своей поэтики обстоятельство. Его эротика, например, все эти полунамёки и как бы мимоходом проговоренные слова – она ведь посильнее и посмелее будет (уж простите меня), чем у позднего Бунина: «опять Лена лежала мулаткой на простыне, опять были купания почти ночью, заплывы на тот берег, остывающий луг, разговоры, открытия, неутомимость, гибкость, ничего не стыдящиеся пальцы, губы, всегда готовые к любви».

Денис Драгунский

Именно советский, надо подчеркнуть. Но при этом великий, что удивительно. Потому что — в отличие от Бабеля, Ал. Толстого, Пильняка, Платонова, Шолохова, Гроссмана, Добычина, Хармса и Введенского, Пастернака, Мандельштама, Ахматовой и Цветаевой — он — взгляните на даты его жизни — даже краешком глаза, даже ранним детством не успел увидеть несоветской (то есть не бешено ненормальной жизни). И — в отличие от высоко ценимого им Горенштейна, а также Аксенова, Лимонова и прочих — в зрелые годы не сумевший понюхать нормальной жизни за границей. Советская власть, лживая, подлая и жестокая, оказалась для него вечной.

Тем ценнее, тем уникальнее его творческий подвиг.