Гасан Гусейнов. МОЖЕТ ЛИ ЯЗЫК БЫТЬ В ЧЕМ-ТО ВИНОВАТ?

Вина лежит на человеке. А что такое язык? Это ведь не только инструмент в руках человека, но и программа, которая определяет его действия, разве не так? Разве многократно повторенная часть тургеневской формулы «великий и могучий русский язык» не становится требованием к носителям этого языка действовать от имени величия и могущества? Иначе говоря, насиловать слабых и устанавливать свою власть над всяким, кто подвернется под руку? Если людей заставили забыть вторую часть формулы – «правдивый и свободный русский язык» – и если сами они согласились на это забвение, разве это не сам язык виноват, что его носители, по крайней мере – в нынешнем поколении – стали «вагнерятами», «вагнеровцами» и «вагнеровками»?

С сожалением приходится признать, что многие люди так и думают. За год с лишним преступной войны, которую Путин и другие военные преступники вокруг него начали под предлогом «защиты русского языка» от «злых украинцев» («нацистов» на путинском языке), именно эта мысль – о вине самого русского языка – утвердилась в сознании многих людей как аксиома.

Не все, но многие русскоязычные люди из Украины начали воспринимать путинские бомбы и ракеты как русские бомбы и ракеты. Зрелище смерти, собственные физические травмы, потеря жилья, родных или частей собственного тела от «русского оружия» почти автоматически вызвало желание забраться в собственную голову и в душу, чтобы достать оттуда и другого виновника несчастий, того, который преспокойно жил там в мирное время, и исторгнуть его из себя – родной русский язык.

Об этом состоянии, об этом настроении говорили и продолжают говорить евреи из Германии или из бывшей Австро-Венгрии, родным языком которых был немецкий, и которым казалось, что пользоваться этим языком больше нельзя.

Русскоязычным украинцам, на первый взгляд, проще, ведь украинский язык настолько близок к русскому, что особого труда для перехода с русского на украинский и не требуется. Из миллионов двуязычных людей и я знаю немало замечательных коллег с двумя этими родными языками. Интересно, что они не путают, не смешивают русский и украинский в общении. И когда они пишут по-русски, ни за что не догадаешься, что у них в голове и в душе живет и другой язык – украинский. Да, они – украинцы, украинцы с двумя (или больше) родными языками. Но были и есть и другие украинцы, говорившие и говорящие преимущественно по-русски, учившиеся в русских школах, а украинский понимавшие, как говорится, постольку-поскольку.

Эти люди не ожидали – даже после 2014 года, когда РФ под фальшивым предлогом оккупировала Крым и вторглась на Донбасс, – что Путин и его подельники развяжут такую войну. Ужас этих людей выразился и в глубочайшей внутренней травме: они почувствовали себя совиновниками этого нападения.

Общий для них и для агрессора язык стал источником страданий. Внутренняя война была объявлена и их родному языку. Сам тот факт, что путинская Эрэфия ошибочно видела в русскоязычных украинцах «своих», стал источником аутоагрессии.

Тот, кто никогда не испытывал этой травмы, может увидеть ее отражение, прочитав стихи Пауля Целана, написанные из глубины переживания личного греха немецкоязычия, которое нужно было как-то искупить, но было непонятно, как это сделать. Ирония истории состоит в том, что эти стихи Целана стали классикой немецкой поэзии двадцатого века и помогли миллионам немецких школьников понять кое-что в судьбе собственной страны: соответствующее поколение немецкоязычных еврейских школьников отсутствовало, потому что те, кто мог бы их родить, были убиты в детстве или еще в утробе своих матерей.

По-русски об этом писал Ян Сатуновский, но кто ж его читает в РФ или в Украине!

Стоит добавить, что собственная поэзия не помогла и самому Целану. Не принесла ему облегчения и работа над переводами на немецкий язык русской поэзии – от близкого ему Мандельштама до «Бабьего Яра» Евтушенко.

Но вернемся к явлению отказа от родного языка, языка, который его носитель начинает воспринимать как язык врага и насильника. Это явление давно описано в науке. В психологии его называют «расщеплением эго», попыткой внутри черно-белой картины мира вырваться с черной стороны на белую. Если войну, начатую РФ против Украины под лживым и циничным предлогом защиты русского языка, можно однозначно описать как войну русских против украинцев или как насилие большого и могучего русского мира против сопротивляющейся жертвы – украинского общества и украинцев, значит переход от темного к светлому – это и буквальный переход с русского языка на украинский.

Разумеется, это только схема, но она передает вектор душевного движения. Она объясняет, почему отторжение всего русского у вчера еще двуязычного или русскоязычного человека с такой легкостью распространяется чуть ли не на всех русских или говорящих и пишущих по-русски людей. А особенно на тех, кто продолжает говорить и писать по-русски об Украине.

Решительный переход с темной стороны на светлую невозможен, когда речь идет о близкородственных языках: слишком многое в том и другом – общее. Чистота перехода смазывается. Нужны дополнительные ресурсы. Невозможно идеализировать один язык за счет обесценивания другого. Слишком многое в обоих языках препятствует этому. Виноватить можно политиков, безмозглых проводников шовинистических взглядов, преступного законодательства. И вообще – история преследования в Российской империи, в СССР и в постсоветской Эрэфии украинского языка и украинцев за их язык – это, конечно, и часть истории обоих языков, но главным образом – это политическая и культурная история российского и украинского общества. Всё – от глумления российских чиновников над украинством и украинцами до позднейших попыток политического решения проблемы сосуществования обоих языков и сложившихся смешанных диалектов – всё это стало для обоих обществ и государств после 1991 года болезненной и далекой от решения проблемой.

Но сейчас, в разгар войны между двумя странами, войны, о которой необходимо каждый раз повторять, что это – развязанная Эрэфией неспровоцированная агрессия, – в разгар этой войны пожелавшие отторгнуть от себя все русское украинцы, еще вчера русскоязычные, делают и следующий шаг – они приписывают людям, говорящим по-русски об Украине, моральную нечуткость и сотрудничество с врагом.

Хорошо, говорят они, допустим, что русский язык и не виноват, но ты все равно не можешь говорить на этом языке об Украине, а тем более – о ее довоенном прошлом.

— Да как вы смеете перед лицом очевидной трагедии вообще рассуждать об Украине?! А особенно об ее языковой политике в постсоветские годы?!

Многие люди буквально задыхаются от гнева, отказывая даже врагам путинского режима в самом праве говорить об их стране. Сильнее других этот гнев у тех, кто еще вчера вовсе не интересовался ни вопросами сосуществования языков, ни языковой политикой.

Эти люди проснулись 24 февраля 2022 года под русскими бомбами, перешли на сторону света и считают себя вправе огрызаться на каждое слово, сказанное по-русски о том, что происходило на постсоветском пространстве с 1991 года.

Вот и вина говорящих об Украине по-русски в том, что те, дескать, говорят об этой стране вчуже, что не перешли на украинский в самый тяжелый для нее час. Сам факт твоего говорения по-русски является достаточным основанием для того, чтобы утверждать, что ты – «заодно с Путиным». Когда у людей с расщепленным эго кончаются аргументы, они обесценивают суждения оппонента как человека аморального, лишенного чуткости и душевного такта.

По контрасту с этим популярным в полуинтеллигентской среде дискурсом есть и другой, и в этом другом нет расщепленного эго. Роман Григорьевич Свитан, полковник ВСУ в отставке, прошедший пыточный российский плен в 2014 году, каждый день передает свои фронтовые и военно-аналитические сводки на русском языке. Он отвечает на вопросы украинских и русских журналистов и обращается к русской и украинской аудитории разом. Правда, этот мир со своим языком выкуплен по слишком высокой цене – через плен в армии недавних сослуживцев, говоривших с тобой на одном – русском советском армейском языке.

С достойным выходом из этого общего пространства трудно справиться всем. И русским, покорившимся «великому и могучему» и предавшим «правдивый и свободный».

И украинцам, решившим, что вину за нападение на них России несет русский язык.