Михаил Бару

Дача большая и очень старая. Чуть ли не середина девятнадцатого века. Доски, которыми она обшита, давно почернели от старости, от сырости и кое-где на них завелись бледно-зелёные лишайники. Половицы в доме скрипят, мыши под ними шуршат, а за стеной, в гостиной, древние настенные часы перед тем, как пробить, хрипят так, что хочется встать, пойти и вытащить их из петли. В таких местах хорошо мечтать о том, чего с тобой не было и быть не могло. Сидишь на веранде с кружкой остывшего чая в руках, отгоняешь от себя комаров веткой бузины и представляешь…

… как приходят крестьяне жаловаться на управляющего, как есть он мироед и не разрешает косить траву на пустоши, которую они испокон веку всем обчеством косили, копнили, стоговали и в этих стогах с девками не при барыне будь сказано… еще при блаженной памяти императоре Александре Втором… а он велел их прогнать, не император, а управляющий, и для того вызвал из уезда пристава и казаков с нагайками… и девок портит. Не император, Царствие ему небесное, а управляющий и дочь кучера взял к себе в дом и живет с ней во грехе… срамота, да и только. Мужики ломают давно нестиранные негнущиеся шапки и армяки, бабы заламывают руки и все хором гнут спины и шаркают лаптями по навощенному паркету…

… как приходит Прасковья, вдова Анфима, кучера, помершего от белой горячки лет десять тому, и говорит, что вчера ночью позвал ее голос выйти на двор по малой нужде. Она подумала, что это Анфим с того света зовет ее и вышла, и обнаружила в зарослях моркови существо вроде годовалого ребенка с очень тоненькими ручками, ножками и непомерно большой головой и огромными зелеными светящимися глазами. Зрачки у него были не круглые, как у людей, а щелочками и горизонтальные, как у козы. Ходил он между морковной ботвы и пищал, да так пронзительно и противно, что Прасковья сразу поняла, что он голоден. Кормила она его сваренным вкрутую и мелко порубленным яйцом, творогом и кислым молоком потому как от обычного молока Алешеньку слабило. Назвала она его Алешенькой. Живет он у Прасковьи уже второй месяц. Тихий, не пьет, не дерется, как покойный Анфим. Только по ночам не спит. Заберется на крышу, лапку свою свернет вроде подзорной трубы, приставит к глазу и все смотрит, смотрит на звезды… Починил ей грабли и рукой снял мигрень у нее и у коровы Зорьки. Прасковья хочет его усыновить и отписать на него избу, Зорьку, теленка Андрюшу и кошку Лукерью, потому как она одна на всем белом свете и сродственников не имеет. Не кошка, а Прасковья. Лукерья с Алешенькой часто разговаривают, но о чем они мяукают Прасковья понять не может, как ни старается. Одна беда — сельский батюшка, отец Никодим, стыдит ее и говорит где это видано, чтобы на чертенка отписывать…

… как стоят под раскрытым в сад окном Алешенька вместе с Лукерьей и предлагают деньги, чтобы выкупить Прасковью, Зорьку и Андрюшу на волю. Хотят они улететь на родину Алешеньки. То есть улететь у них пока вряд ли получится, потому как тарелка Алешеньки разбилась при посадке, но они решили идти к краю земли, а там, на краю, может и видно будет.

… как трется о ногу кошка Лукерья и мяучит, а о чем она мяучит…

… как приходят крестьяне, шапок и армяков не ломают, с вилами наперевес. Траву они уже скосили и грозятся извести на дрова рощу, беседку, дачу, управляющего, дочку кучера, которая живет с ним который год и куда хуже самого управляющего, и трех их выблядков, и даже твою тещу Аглаю Викентьевну, которую…. ладно, так и быть, но беседку и дачу…

… как не приходит никто, а только жена велит идти переодеваться к обеду, потому как она терпеть не может турецких халатов за столом, а на обед у вас рыбная солянка из судака, осетрового балыка горячего копчения и раковых шеек. Астраханский балык, маслины и каперсы купили позавчера в городе, лимон жена вырастила на подоконнике, а за раками и судаком посылали кухарку к вдове местного дьячка, Раисе, которая самый удачливый на всю деревню и даже на всю волость рыбак и может ловить рыбу чуть ли не на голый крючок, потому как она, и это известно даже теленку Андрюше, ведьма и может приманивать не то, что безгласных раков или судаков, а и собак, и птиц, и людей, не говоря о каких-нибудь божьих коровках или муравьях. Про нее ходят разные слухи. Большей частью нехорошие. Раиса женщина красивая, статная, с толстой косой и ямочками на всегда румяных щеках. Мужчин, к примеру, она может заставить кружить вокруг своей сторожки хоть час, хоть два, хоть ночь напролет, пока ей самой не надоест. Еще и напустит дождь или снег, если зима на дворе. Везде солнце, а вокруг ее дома льет как из ведра или метет метель и мужик бедный ходит и ходит, как заведенный. Споткнется, упадет, встанет и снова идет, не чуя под собой ног. Женатые к ее дому стараются не подходить или обходить десятой дорогой, а неженатые… Однажды зимой пропали без следа почтальон вместе с ямщиком и тремя тюками почты. Лошадей потом нашли за три версты от раисиного дома, а они со страху двух слов… Рыба, однако, и раки у нее всегда только что выловленные, продает она их недорого, никогда не торгуется, а послать за ними можно и кухарку.

…настойку на ржаных сухарях, семенах кориандра, меду и имбирном корне, которую ты и представлять не собирался, но она сама к рыбной солянке представилась так, что и не знаешь куда ее спрятать, чтобы жена не нашла…

Один комментарий к “Михаил Бару

  1. Михаил Бару

    Дача большая и очень старая. Чуть ли не середина девятнадцатого века. Доски, которыми она обшита, давно почернели от старости, от сырости и кое-где на них завелись бледно-зелёные лишайники. Половицы в доме скрипят, мыши под ними шуршат, а за стеной, в гостиной, древние настенные часы перед тем, как пробить, хрипят так, что хочется встать, пойти и вытащить их из петли. В таких местах хорошо мечтать о том, чего с тобой не было и быть не могло. Сидишь на веранде с кружкой остывшего чая в руках, отгоняешь от себя комаров веткой бузины и представляешь…

    Читать дальше в блоге.

Добавить комментарий