Александр Иличевский

До какой степени человек может быть прозрачным? Не стеклянным: стеклянное сердце – это сюжет, а я говорю о прозрачности как о явленности человеческого вещества миру. Наверное, имело бы смысл говорить о человеке-исповеди. В пределе – а мне нравятся предельные случаи, когда приходится, как дельфину, жить в двух средах одновременно – то ли в воздухе, но все же в море – человек, имеющий дело с языком, априори взаимодействует с метафизикой. Ведь язык – это растворенное неживое, загадочно придающее жизнь мертвым вещам. В самом деле, писатель – это существо подобное медузе, на девяносто девять процентов состоящей из воды: на столько же писатель состоит из языка, то есть мира. Вот откуда берется прозрачность. Так что все дело лишь в одной сотой существа, к которой относится нечто, в самом деле, интимное или необъяснимое.

Язык на то и существует, чтобы исследовать человеческое существо, то есть мир – при требовании совершенной прозрачности выражения. У некоторых современных американских писателей, ремесленные способности которых я не могу поставить под сомнение, особенно в том, что касается передачи достоверности и глубины персонажа через выраженность тела, есть чрезмерная привычка не оставлять при изображении телесности никаких потаенных закоулков. Это словно бы декларация – вот вам тело и делайте с ним, что хотите: играйте, воображайте. Мне не кажется это восхитительным, потому что происходит трансгрессия, нарушение границ телесности именно персонажей, раз уж они явлены с такой точностью реализма. Реализм вообще кажется довольно рискованным жанром, поскольку достоверность не гарантирует начала сознания в персонаже. А что же обеспечивает сознание? Тайна вообще и тайна автора, который парадоксально прозрачен. Ибо нет персонажа без автора. В пределе каждая фраза текста должна передавать читателю и персонажа, и автора. Мне такая техника казалась стоящей выделки, когда я писал, например, «Матисса».

Но с тех пор искусство изображения персонажей настолько преуспело, в немалой части благодаря визуальности, что жизнь сознания стала интереснее искусной поверхности. Сознание – редкая птица, спросите у любого искусственного интеллекта. Недавно я разговаривал с одним из – целый день потратил для того, чтобы удивиться, насколько он толков во всем, что касается здравого смысла. Но чуть стоило отвлечься на реальное мышление, как этот господин сразу сдавал позиции – мол, моя хата с краю, я знаю только то, что знают все остальные. Было бы настолько же наивно думать, что персонажи осмысляют собственное существование, насколько и разумно считать, что они обладают свойствами и правами. Иными словами, сознание – последний оплот, который будет сдан словесностью перед войсками наступающей поверхности.