Сергей Чупринин. Тарковский Арсений Александрович (1907-1989)

 

Посвятив одно из самых известных своих стихотворений бесприютно трагической судьбе О. Мандельштама, Т. подытожил: «Так и надо жить поэту».

Но свою жизнь он прожил совсем иначе: не чувствуя себя современником века, но и не переча ему. Другой удел и биография другая: учился в частной елисаветградской гимназии, затем, уже после переезда в Москву (1923), на Высших государственных литературных курсах (1925-1929), зарабатывал себе на хлеб стихотворными фельетонами в «Гудке», сочинением пьес для Всесоюзного радио, много чем еще.

Стихи писались, — как выражался сам Т., — «с горшка», и два из них в годы учения были даже опубликованы — четверостишие «Свеча» в студенческом сборнике «Две зари» (1927) и стихотворение «Хлеб» в «Прожекторе» (1928, № 14). Однако время повернуло уже к сталинскому абсолютизму, и ход тому, что и как писал Т., на десятилетия был перекрыт.

Положение спас старший товарищ Г. Шенгели, призвавший его вместе с другими молодыми осознанно «несоветскими» поэтами (М. Петровых, В. Звягинцева, С. Липкин, А. Штейнберг и др.) к работе над переводами с языков народов СССР. Спрос в первую очередь был, конечно, на стихотворные славословия вождям, так что и им вынужденно отдана щедрая десятина, но, к счастью, был спрос и на национальную классику, поэтому из переводов Т. именно она и помнится: Кемине и Махтумкули, Молланепес, каракалпакский эпос «Сорок девушек», стихи Саят-Новы, Григола Орбелиани, Важа Пшавелы, Егише Чаренца, а многими годами позже книга лирики Абу-ль-Аля аль Маарри.

Т., конечно, жаловался: «Для чего я лучшие годы // Продал за чужие слова? // Ах, восточные переводы, // Как болит от вас голова». И, наверное, прав М. Синельников, напоминая строки Г. Шенгели: «И за горстку денег продан // В переводчики поэт…». Но эта дань времени, создавшая, суммарно говоря, великую школу русского перевода, меньше, чем другие, противоречила понятиям о чести, позволяя выгородить свой островок в свихнувшемся миропорядке. Душа же была поглощена собственными стихами, скапливавшимися в ящиках письменного стола, и так называемой личной («лишней», как шутил поэт) жизнью: рождением детей, чередой браков и любовных увлечений, включая мгновения, разделенные с М. Цветаевой.

На фронте Т., члена Союза советских писателей с 1940 года, определили в армейскую газету «Боевая тревога», и он служил, как все военные писатели: участвовал в боевых действиях, стал гвардии капитаном, получил орден Красной Звезды, а если чем и прославился, то тем, что уже в мае 1942-го написал при участии рядового М. Косенко застольную песню «Наш тост» (1942). Но и то – бравурного финала «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, // Выпьем и снова нальем!..» нет ни в первоначальном тексте, ни в более популярной версии этой здравицы, которую предложил другой поэт-фронтовик П. Шубин, и исследователи предполагают, что сакральный куплет с именем Сталина внес кто-то еще и уже в послевоенные годы.

Война, впрочем, кончилась для Т. задолго до дня победы. 13 декабря 1943 года он был ранен разрывной пулей и после ампутации ноги в 1944 году демобилизован. Вернулись привычные занятия переводами, появилась надежда, что теперь-то удастся выпустить книгу собственных стихов. И, несмотря на то, что чуткая Е. Книпович во внутренней рецензии причислила автора «к тому Черному Пантеону, к которому принадлежит Ахматова, Гумилев, Мандельштам и Ходасевич», книгу все-таки сверстали, довели до стадии сигнальных экземпляров, но в свет не выпустили.

В 1949 году вроде бы возник нечаянный шанс повысить свои акции: к грядущему 70-летию вождя Т., — как он сам неоднократно рассказывал, — поручили перевести юношеские стихи Сталина, и он взялся за работу, но задание, одновременно почетное и опасное, спустя несколько месяцев было отозвано, а черновики и даже копирка изъяты. И… Эту чудесную историю мы знаем только со слов самого поэта, склонного в своих устных новеллах расцвечивать реальность живописными подробностями, и, как оно было на самом деле, мы не знаем. Известно лишь, что в день юбилея «Известия» все-таки напечатали два перевода Т., присокупив к ним еще два перевода П. Антокольского.

В жизни Т. это ничего, впрочем, не переменило. Переводы печатались с колес, репутация мастера упрочилась, а стихи и в 1950-е годы появлялись в печати лишь изредка. Вплоть до 1962-го. Он по воле небес стал годом триумфа и для 30-летнего Андрея Тарковского, получившего главный приз Венецианского фестиваля за фильм «Иваново детства», и для его 55-летнего отца, дебютировавшего книгой с выразительным названием «Перед снегом».

А. Ахматова, чей суд для него всегда был высшим, отныне будет называть Т. одним из своих выдающихся современников, и никто – кроме, может быть, опытного провокатора В. Кожинова – уже не посмеет усомниться в духовной глубине, самородности и классической совершенстве его поэзии.

К чинам, к публичности он, правда, и сейчас не стремился, вполне удовлетворяясь студийной работой с молодыми переводчиками и начинающими поэтами (среди них был, как теперь ни покажется это странным, даже Э. Лимонов). Как правило, уклонялся и от протестной активности, хотя его подписи под письмами в защиту А. Синявского и Ю. Даниэля, в поддержку обращения А. Солженицына к IV съезду писателей тоже памятны.

Пошли и награды, разумеется, пока еще только за переводческую деятельность – Государственные премии Каракалпакской АССР имени Бердаха (1967), Туркменской ССР имени Махтумкули (1971), орден Дружбы народов (1977).

Но что награды, если, хоть и не часто, на Божий свет выходят книги — «Земле – земное» (1966), «Вестник» (1969), «Стихотворения» (1974), «Волшебные горы» (Тбилиси, 1978), «Зимний день» (1980), «Избранное» (1982), «Стихи разных лет» (1983), «От юности до старости» (1987), «Быть самим собой» (1987), «Звезды над Арагацем» (1988). И если его стихи стали важнейшей смыслонесущей частью фильма «Зеркало», поставленного Андреем Тарковским в 1974 году.

Ближе к старости поэт заметно одряхлел, почти никуда не выбирался из переделкинской кельи, а позже из Дома ветеранов кино, куда его поселили как отца знаменитого кинорежиссера. Жил под любовным, но строгим, ни шага влево, ни шага вправо, контролем своей последней жены – переводчицы Т. Озерской. Встречаясь как с верными, в том числе молодыми друзьями, так и со случайными соседями запускал в ход «пластинки», как А. Ахматова называла раз и навсегда заученные устные рассказы о прошлом.

Уже почти не писал, и говорят, что три последние книжки тоже были составлены уже не им самим. Так что орден Трудового Красного Знамени (1987) пришел уже слишком поздно, а Государственную премию СССР за книгу «От юности до старости» (1989) Т. и вовсе не успел получить.

Не самая легкая, но в XX веке и не самая тяжкая доля для человека, который всю жизнь хотел быть и был только поэтом, понимающим поэзию «как жизнетворение».

Соч.: Собрание сочинений в 3 тт. М., 1991; Судьба моя сгорела между строк. М.: ЭКСМО, 2009; Собрание сочинений в 3 тт. М.: Литературный музей, 2015, 2017, 2021.
Лит.: «Я жил и пел когда-то…»: Воспоминания о поэте Арсении Тарковском. Томск: Водолей, 1999; Синельников М. Игра в снежки: Главы из воспоминаний // Вопросы литературы, 2002, № 5: Тарковская М. Осколки зеркала. М., 2006; Педиконе П., Лаврин А. Тарковские: Отец и сын в зеркале судьбы. М.: Энас, 2009; Тарковская М. «Теперь у нас новый адрес…»: Московские адреса Тарковских. М., 2014; Филимонов В. Арсений Тарковский: человек уходящего лета. М.: Молодая гвардия // Жизнь замечательных людей, 2015.