Сегодня День ООН. Всю жизнь стараясь держаться подальше от любых общественных организаций, я почти в этом преуспела, но судьба все-таки подставила мне ножку, решив испытать в самой значительной из них — в ООН. То есть непосредственно заседать в ООН меня конечно не звали, у меня и фамилия неблагозвучная, не то что у нашего представителя там В. Небензи, но подпустили относительно близко. Если до перестройки об этом невозможно было мечтать даже в горячечном бреду, поскольку я была беспартийная, с режимниками- родителями, никогда не выезжавшая за границу, сомнительного происхождения и подозрительного образа мысли, то перестройка творила чудеса!
В 1989 году в мой любимый Институт государства и права Академии Наук, где я тогда трудилась, пришло приглашение из ООНовского криминологического центра «United Nations Criminal and Justice Research Institute» в Риме прислать первого в их истории русского эксперта для участия в нескольких международных исследованиях и подготовки к изданию книги «Soviet Criminology Update» («Советская криминология сегодня»). Все советское и постсоветское тогда вызывало благостный международный интерес, и на этого заговорившего на английском языке на юридические темы медведя всем хотелось посмотреть вблизи. Не откликнуться мы не могли. Прежде всего потому, что этот не известный и нам самим эксперт прокладывал лыжню бесконечному числу ученых и чиновников туда потом шастать. И начался поиск засылаемого казачка.
Требований было немного: надо было прилично (а не так, как написано в анкете) знать английский и не менее прилично — свою и смежные научные области. Казалось бы — какая ерунда, хоть строем посылай. Но нет! Если криминологию и уголовный процесс еще знали достаточно многие, то английский язык среди них — практически никто. Вся хитрость в том, что те немногие юристы, кто окончил МГИМО или по другой причине неожиданно знал язык, никогда не шли в уголовку или другие практические области, а старались стать международниками и не вылезать из дипломатического вагона. Поэтому поиск эксперта неожиданно затянулся, пару способных на подвиг сослуживцев успели до этого рвануть на стажировку в США по линии Сороса, и на этом удручающе темном небе взошла неожиданно моя счастливая звезда!
Что это было такое, понять может, конечно, только человек моего поколения. Я уезжала, как мать-кукушка, бросив трехлетнюю дочь на мужа и няньку, жрать было совершенно нечего, добытые по блату два ящика мыльных от жира ножек Буша были порционно расфасованы и заморожены, чтоб кормить осиротевшее дитя. Ехать было совершенно не в чем, и мой парадный гардероб составили полуботинки ЦЕБО цвета детской неожиданности, наскоро сшитое крепдешиновое платье (гвоздь программы!), юбка из плащевки цвета полкового знамени и купленная из-под полы индийская майка с мордой тигра в стразах, которая казалось тогда верхом красоты и стиля и проходила по категории вечернего туалета. Полчемодана занимала подарочная водка в березовых пеньках, жостовская и палехская фигня и, простите, рулоны ваты как единственно тогда доступные средства гигиены. При этом Родина благословляла меня на подвиг, но посылала вообще без единой копейки. Так что, если бы меня не встретил водитель Центра, а там сразу не выдали бы зарплату, то я бы стала экспертом по аэропорту — доехать бы мне было до Рима не на что.
Описать мою жизнь в формате ФБ невозможно. Достаточно сказать, что при высокой выживаемости в СССР мы были словно слепоглухонемые дети, не способные без поводыря ничего решить: снять правильно квартиру, разобраться с транспортом, едой, стилем жизни и работы и т.п. Я впервые увидела кредитную карточку, чипы для открывания разных дверей, лично включаемый светофор, переход улицы во время движения путем простого поднятия руки, электронные билеты, компьютеры, на которых мне предстояло работать, а также на бытовом уровне известные всему миру авокадо (первый раз я не знала, что его надо чистить, в художественной литературе инструкции не было), кокосы (я катала их неделю, как цирковая обезьяна по кухне, не зная, как вскрыть), артишоки и всякую другую жратву, не говоря уж о средствах личной гигиены.
Я поняла, что такое идти по минному полю и как работать нелегалом. Да и легалом не легче! Они все делали по-другому: работали, общались, ели-пили, здоровались и прощались, и ты все время был с завязанными глазами в темной комнате. Причем особенно обидно, что коллектив, целиком состоявший из граждан разных стран, в том числе и не шибко развитых, все равно чувствовал себя увереннее меня.
Так что первое время я действительно была как заговорившая и начавшая писать снежная баба и на меня ходили смотреть, как на тунгусский метеорит. Ну или мне так казалось…
Я собиралась там быть три месяца. Получилось намного дольше: поскольку далее дружить с ООНовским центром планировали высоколобые профессора и академики, они, не долго думая, в предполагаемую книгу о сегодняшнем (подчеркиваю) состоянии криминологии и. уголовного процесса подсунули нагло выдернутые из своих замшелых бессмертных трудов напечатанные еще при Ленине и Сталине куски. Поэтому пришлось не просто с английским редактором подготовить книгу к изданию, а фактически написать новую. Ну и исследования подзатянулись. За это время я изучила Рим, как Малаховку, стала ориентироваться в стиле их жизни, как заправский итальянец, заговорила на понятном на улице языке, сумела подружиться со своими сослуживцами и среди прочего переданного опыта обучить их довольно связно материться. Ребята они были восприимчивые, поэтому недавно, когда прошло 30 с лишним (о, ужас!) лет с тех пор, как я туда поехала, я встретилась в Москве с бывшим моим сослуживцем, а ныне академиком права и представителем своей страны в ООН, первое что я услышала было:»Танья, твою мать, какого … ты еще здесь?!».
Все тогда получилось. И книжка вышла приличная. И исследования были интересные и действительно ценные. И Рим мне стал, как родной, и те люди дружат со мной все последующие тридцать лет, каждый год присылая до сих пор мне свои материалы и нежные письма. А самое приятное было, что, проводив меня в Москву, накатав умопомрачительное письмо в Академию Наук, перечисляющее мои несказанные достоинства, и одарив меня головокружительными подарками, они мне сказали: «Ты знаешь, меньше всего мы ожидали, что будет так прекрасно вместе и что так легко мы поймем друг друга. И нам очевидно, что это возможно не с каждым. Твой директор хочет теперь на твое место прислать своего сына, но мы отказали — не хотим портить себе впечатление!». Так что я оказалась первым и последним нашим экспертом в этом замечательном месте. Поэтому День ООН для меня не пустой звук!
А разве можно было «беспартийной, с режимниками- родителями, никогда не выезжавшей за границу, сомнительного происхождения и подозрительного образа мысли» попасть на работу в Институт государства и права Академии Наук?
Татьяна Хохрина
Сегодня День ООН. Всю жизнь стараясь держаться подальше от любых общественных организаций, я почти в этом преуспела, но судьба все-таки подставила мне ножку, решив испытать в самой значительной из них — в ООН. То есть непосредственно заседать в ООН меня конечно не звали, у меня и фамилия неблагозвучная, не то что у нашего представителя там В. Небензи, но подпустили относительно близко. Если до перестройки об этом невозможно было мечтать даже в горячечном бреду, поскольку я была беспартийная, с режимниками- родителями, никогда не выезжавшая за границу, сомнительного происхождения и подозрительного образа мысли, то перестройка творила чудеса!
В 1989 году в мой любимый Институт государства и права Академии Наук, где я тогда трудилась, пришло приглашение из ООНовского криминологического центра «United Nations Criminal and Justice Research Institute» в Риме прислать первого в их истории русского эксперта для участия в нескольких международных исследованиях и подготовки к изданию книги «Soviet Criminology Update» («Советская криминология сегодня»). Все советское и постсоветское тогда вызывало благостный международный интерес, и на этого заговорившего на английском языке на юридические темы медведя всем хотелось посмотреть вблизи. Не откликнуться мы не могли. Прежде всего потому, что этот не известный и нам самим эксперт прокладывал лыжню бесконечному числу ученых и чиновников туда потом шастать. И начался поиск засылаемого казачка.
Читать дальше в блоге.