Татьяна Хохрина. 127 лет со дня рождения Сергея Есенина

Странное дело… Я редко открываю его стихи, почти их не вспоминаю, и Есенин для меня больше мои детские прогулки с папой под стихи, и ниточка, протянутая туда, в давно растворившееся время, чем сегодняшняя душевная потребность. Но он и не раздражает меня, совершенно не набивая оскомину некоторой сусальностью, лубочностью, пошловатостью и сладостью, якобы ему присущими. Напротив, когда я слышу: «Есенин…», я начинаю улыбаться и становится теплее на душе.

В нем самом, как и в его стихах, есть такая непосредственная, незамысловатая вроде искренность и кажущаяся легкость (не зря они так часто и запросто поются, в основном, кстати, теми, кто смысла этих слов не понимает), которые делают строки Есенина естественными и гармоничными, как дыхание, как часть природы. Некоторых снобов эта простота отталкивает, а по мне — так является большим достоинством и свидетельством огромного таланта.

И еще. В ленте у подруги на эту тему я прочла цитату из Мандельштама, говорящего, что Есенину можно все простить хотя бы за одну фразу: «И зверье, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове…». Мне кажется, что, если вовремя прочесть любому ребенку «И глухо, как от подачки, когда бросят ей камень в смех, покатились глаза собачьи золотыми звездами в снег…», есть шанс, что он вырастет приличным человеком и что-то, может, именно эти слова его потом удержат от причинения боли и зверью, и людям.
Недаром за этим позже последовало «Не расстреливал несчастных по темницам…». Между прочим, это не так уж мало. Не все, кстати, великие наши литераторы могут это утверждать…

И «Ты жива еще, моя старушка…» — это не размазывание по морде пьяных соплей, а бездонная человеческая нежность, которой не хватает всем и не стоит стыдиться. Ну а про то, что высоко по гамбургскому счету вспомнят и без меня, можно только изумляться, сколько природа отпустила ума, таланта и души не особенно просвещенному крестьянскому сыну, чтобы за такую короткую жизнь суметь так чисто и своим голосом незабываемо пропеть в сводном хоре.

В моем сугубо частном восприятии только гений мог написать:

В том краю, где желтая крапива
И сухой плетень,
Приютились к вербам сиротливо
Избы деревень.
Там в полях, за синей гущей лога,
В зелени озер,
Пролегла песчаная дорога
До сибирских гор.
Затерялась Русь в Мордве и Чуди,
Нипочем ей страх.
И идут по той дороге люди,
Люди в кандалах.
Все они убийцы или воры,
Как судил им рок.
Полюбил я грустные их взоры
С впадинами щек.
Много зла от радости в убийцах,
Их сердца просты,
Но кривятся в почернелых лицах
Голубые рты.