Алла Боссарт. СЧАСТЛИВАЯ МОСКВА

Выходишь утром, скажем, на балкон,
кругом сентябрь, золотая осень
и небо, небо, синее, как отмель
на Адриатике, допустим… And so on.
Клен огненные длани растопырил,
веселой молодежи табунок
несется вскачь и ржет, роняя пену
пивную пОд ноги, под звонкие копыта.
У магазина трутся алкаши
в случайных замусоленных одёжах,
промчался диким смерчем мотоцикл,
он вскоре врежется в тяжелый большегруз
и улетит на перистое небо…

И вдруг, внезапно, резко понимаешь –
что пацаны, мотоциклист, пропойцы,
и большегруз, и сам ты, весь спросонья,
в трусах, небритый, с мордою помятой
и следом от подушки на щеке –
что всех вас тут собрал и выдал роли
какой-то генеральный, блядь, продюсер –
о нет, совсем не Бог, я не про Бога,
у Бога, слава богу, выше крыши
хлопот, чтоб с дураками тут играть, —
совсем не Бог. Другой какой-то дядя,
ну вот, к примеру, типа Кости Эрнста,
всесильный, окончательный продюсер,
что может забубенить сериал
на миллион пицот дебильных серий,
в четыреста сезонов в самый прайм.
И этот перец, видно, насмотревшись
американских фильмов для народа,
за дикие немереные бабки
построил Шоу Трумана в Москве.

Ты понял вдруг (нет, ты, братишка, понял?) –
что это вот сияющее небо –
всего лишь купол синего стекла,
и следует разбить его всего лишь,
и выйти вон, как князь Гвидон Салтаныч
(где Пушкин брал такие имена?)!
А почему ты понял это, братка,
да потому, что кореш на «Ямахе»,
который в результате ДТП
в осенний купол неба заебошил, —
он, как Гвидон, пробил его башкою,
обутой в шлем, как в бранную броню.

И небо, как яичко, раскололось!
И грянуло оттуда звездопадом!
И улицы наполнились народом!
И все с ума сошли от потрясенья!
И повалили грозным валом в центр!
И стену с итальянскими зубцами,
что ласточкиным хвостиком зовутся,
снесли и не успели удивиться,
что матерьял ее – папье-маше!
В разломе им правдивый мир явился:
он страшен был, ревел, стонал и рвался,
там плавился металл и люди с криком
рвались на части и кричали мама,
валились трупы, падали на трупы
и падали, обнявшись в рукопашной,
и небо кровью харкало и гноем…

И ты узнал, что там идет война.